– Еким, – тихо, почти шепотом сказал средний брат, – приготовь Сереже салат.
Я не мог сообразить, почему дядя Петя предлагает мне поесть, а говорит приготовить все старшему брату.
– Хорошо!
Старший брат покорно ушел. Он привык не иметь своей воли. Сначала он вошел в комнату младшего брата. Я его не видел практически весь день. Мне хотелось познакомиться с ним ближе. От среднего брата я узнал, что Владимир Иваныч много читает.
Из комнаты послышался единственный голос старшего брата. Он задавал уйму вопросов, делился новостями, впечатлениями, жалобами. От младшего брата слышались короткие и сухие ответы, чаще он отвечал только «да» или «нет». Разговор между братьями не задавался. Я чувствовал, что Еким Иваныч хочет всю душу открыть брату, дает ему ключ от своего сердца, но тот отказывается его принимать. Почему? Я не знал… Мне стало жалко огромного и доброго старика.
Через некоторое время было подано кушать.
Я набросился на салат как голодный волк, и съел все до крошки. Я ел с такой жадностью, что у меня не возникло даже мысли предложить кому-то.
– Спасибо, было очень вкусно.
– Хороший салат? – спросил старший брат.
– Отличный!
– Кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку, – вмешался средний брат.
– Вот если бы ты сделал этот салат, – самодовольно заговорил Еким Иваныч, – он был бы только хороший. А у меня он отличный!
Так как я поел быстрее других, то мне осталось только одно, – ждать, заглядывая в рот другим. Мне предлагали еще добавки, но я отказывался.
Наступило время десерта. Поставили самовар, расставили кружки. Всем дали по пять сахарков и две сушки. Все ели с удовольствием. Никто не разговаривал.
Старший брат взял кусочек сахару и начал беспрерывно чмокать ртом. За раз или два можно было ему простить. Но он делал этот звук не останавливаясь! Он чмокал и чмокал, словно издевался. После каждого раза я думал, что он прекратит; а он, вместо этого, начинал с новой энергией. От этого раздражение увеличивалось. Во мне поднималась давно утихшая буря. Я не знал, что с собой поделать. Я не мог противиться этому нехорошему чувству. Уж слишком оно было внезапным. Оно прямо застало меня врасплох.
– Я бы тебе запретил есть сладкое, – сказал младший брат.
– Почему?
– Ты ешь этот сахарок и причмокиваешь так, что тебя за сто километров слышно.
– Серьезно? – удивленно спросил Еким Иваныч.
– Да.
– Ну простите… А я и не замечал за собой. Ведь зубов то уже нет.
Я посчитал это остроумное замечание младшего брата за снисхождение Божие. Я не мог сообразить, почему обычные звуки, исходящие от этого доброго человека, вызывали во мне такое негодование. Я хорошенько призадумался.
