Вентилятор гудит, гудит без конца. Нудно, надоедливо, сонно. Отвратительный звук.
Гонит лопастями поток сухого горячего воздуха. Зачем я вообще включаю вентилятор? Иллюзия. От него не прохладнее, нет — но воздух все-таки не так мертвенно неподвижен. Правда, одежда липнет к телу и волосы ко лбу, но если подставить потный лоб под струю искусственного сквозняка, на миг становится чуть прохладней.
Жалюзи — как рыцарское забрало. Серый пластик кажется раскаленным кованым железом; между полосками пластика — колючий безжалостный свет. Даже так его слишком много. Солнечные шрамы на полу — палас выгорел полосами. Солнце жрет все, до чего дотрагивается.
Выходной.
Пару лет назад в такой день пошли бы на пляж… Бред, о чем это я?! Пляж?! Что такое — «пляж»? Гриль для людей? Место аутодафе? Ах, это песок у воды! У какой, простите, воды?
Вода — это то, что тоненькой, теплой, желтоватой струйкой течет из-под крана. Если течет. А еще это потрясающая субстанция неизреченного вкуса, которая продается в пластиковых бутылях за бешеные деньги. Если работаешь, можешь заказать такую бутыль и радоваться. До рассвета или после заката тебе ее доставят. Водичку… Которая не пахнет ни гнилью, ни хлоркой, ни старым ржавым железом. Кажется, сразу литра полтора выпил бы — остальное в холодильник. Хорошо бы купить, но до получки — неделя.
Киса только что лежала на полу в коридоре — распластавшись по плитке, чуть более прохладной, чем паркет в комнатах, тряпочкой, неживой шкуркой. Теперь — мяучит, обивает ноги. Что, подруга, есть хочешь? Консервов с тунцом хочешь? Ах, пить…
Тебе из-под крана тоже не пьется? Ну, прости. Хочешь со мной кипяченой? Из холодильника? Ага…
Киса — странный подкидыш. Угорелая кошка. Раньше-то я всегда думал, что для кошек никогда не бывает слишком тепло. Они вечно греют животы на батареях парового отопления, растягиваются в солнечных лучах — балдеют от жары… До этого лета, однако.
После работы на улице подобрал. Ошалевший комок опаленного меха, глаза больные, с капельками присохшего гноя по уголкам, нос сухой — ей бы схватиться за меня, уцепиться жалкими своими крючками за рубаху, но все понимает: ей жарко и мне жарко. Принес домой — и она тут же залезла в раковину, где остатки прохлады. Тогда пила воду из-под крана, не брезговала; сейчас избаловалась.
Наверное, Киса в стародавние времена пушистая была. По строению тела видно, по головке этой, длинноносой, по глазам, по очертаниям тела — порода… Но сейчас линяет, линяет и линяет. Разделась до майки и трусов; если не случится чуда и жара не спадет, у меня будет совершенно лысая ангорская кошка. Кисе лень лишний раз пошевелиться; она жадно напилась и снова развалилась — хорошо, что не надо добывать пищу охотой. В такую жару движение — смерть.
