С самого начала их семейной жизни Майя столько же любила, сколько боялась своего мужа, он был одновременно невероятно близким и столь же невероятно непостижимым мужчиной, чьи побуждения, действия и жизненные приоритеты она не могла расшифровать. Однажды, когда он вернулся с работы относительно, как ей показалось, спокойным и уравновешенным, она спросила, стараясь звучать легко и шутливо:
– Скажи, Сайка, тебе что важнее: я или твои машины?
Реакция на этот в общем-то заурядный “женский” вопрос ее поразила. Саймон надолго застыл, неупорядоченно двигая своей стриженной головой и руками, и глядя прямо перед собой окаменевшими зрачками. Потом сказал:
– Ты будешь со мной столько, сколько захочешь. И, пожалуйста, никогда больше не спрашивай меня.
Майя испугалась не на шутку, почувствовав, что коснулась “струн”, промямлила “извини” и стала кормить мужа. Но на следующий день он пришел раньше, вытащил ее, обалдевшую от радости, в ресторан, весь вечер шутил и объяснялся в любви, и ей показалось, что он “что-то понял”. А потом все вернулось в привычное русло, где ее роль в жизни мужа оставалась по-прежнему неопределенной, и мысль “мне бы кого-нибудь попроще… ”, прочно засевшая в голове (и поддерживаемая ближайшими подругами) исполняла свой ежедневный тоскливый мотив. Иногда она даже вспоминала своего неудачливого жениха Марка и его строгого шефа Ричарда, задавая себе вопрос, ответа на который не знала, и, как было ясно, никогда не узнает.
Работа в издательстве на полставки была скучной, таковыми же, к ее удивлению, оказались и люди, называющие себя журналистами, а то и писателями. К тому же ее не придуманное знание английского и немецкого никакого применения не находило, и ей казалось, что она просто забудет эти такие разные и прекрасные языки. Поэтому, когда в тот памятный день Саймон пришел с работы и объявил, что “с него хватит” и что они уезжают в Америку, Майя отреагировала более чем положительно, увидев в этом становившемся популярным действии путь к решению многих текущих проблем. С того дня и до самого отъезда она неутомимо сражалась с сомнениями и колебаниями Саймона, доказывая десятками способов, многие из которых были чистыми импровизациями, что такому как он гению-изобретателю больше, чем кому бы то ни было, надо ехать “туда”, где ему, несомненно, будет свободнее, легче, где его талант будет востребован и вознагражден, и прочее и прочее, приберегая главный “семейный” аргумент для себя, боясь и надеясь, что он “сработает”.
