Пролог.
Мистер Гольдман на Вайкики.
Мистер Гольдман любил купаться в море. Проведенная в Сибири юность и воспоминания о Сочи, куда его несколько раз возили в отпуск родители, породили в нем устойчивую тягу к надежной соленой воде. Отчасти в результате физико-математического образования, а отчасти для развлечения, мистер Гольдман все в жизни шутливо классифицировал; в этом контексте удовольствие от погружения в обволакивающую водную среду значилось у него в числе десяти основных удовольствий жизни. Другими в списке были: крепкий кофе с сигаретой, чесание спины китайской палочкой, решение головоломной задачки по математике, слушание “правильной” музыки в нужное время, и, конечно же, холодное пиво (любимым было мексиканское Modelo Negro) в жаркий день или после перепоя накануне. К той же категории относились женщины, но заносить этот вид удовольствия в список мистеру Гольдману было неудобно: феномен был сложнее и содержал “психологию”. В той далекой пьяной и прекрасной студенческой молодости, где его все звали Димкой, доступ к перечисленным удовольствиям был ограничен, поэтому классификация выглядела иной. Тогда доминировало состояние блаженной свободы, достигаемой приемом алкоголя, преимущественно в форме помойного качества водки.
Дмитрий Гольдман, один из директоров недавно успешно проданной компании по производству дешевых солнечных панелей, вышел на просторную лоджию своего номера в отеле Хилтон – Вайкики, Гонолула, Гавайи, плюхнулся в раскидистое полотняное кресло и тупо уставился в океанскую панораму. Его спутница Наташа заканчивала утренний туалет, напевая что-то в неправдоподобно чистой и ароматной ванной комнате, более похожей на греческий зал Эрмитажа, чем на помещение для ухода за телом. Дальнейший маршрут пары предполагал неторопливый обильный завтрак в нижнем холле отеля со столиками между малахитовыми колоннами и выход на оранжево-пятнистый пляж, предназначенный исключительно для обитателей отеля.
Неделя на Вайкики утомила мистера Гольдмана. Купание было прекрасно, все остальное тоже, но привычки бездумного отдыха за всю свою тридцатипятилетнюю жизнь он не выработал, а от непрерывных рассказов красавицы Наташи о нелегких судьбах ее многочисленных московских подруг и обсуждений последних веяний в женской обувной моде давно тошнило. Поначалу он сопровождал ее в послеполуденных набегах на гигантские “шикарные” Гонолульские универмаги, получая удовольствие от плотоядных взглядов загорелых самцов на его спутницу, но постепенно стал отпускать одну, отдыхая от бессмысленного треска, сопровождающего все появления и передвижения женщины. Московская “дама полусвета” Наташа была логическим атрибутом его новой жизни.
