«Дорогая Анна Павловна!
Снова пишет Вам дирижёр Алексей Степанович Ветлугин. Смею надеяться, Вы ещё помните меня и мечтаете снова выйти на сцену со мной не меньше, чем я с Вами. Полагаю, за наши два столь памятных выступления я успел достаточно узнать Вас, чтобы ничуть не сомневаться в том, что ранняя слава не вскружила Вам голову и Вы как пианистка остаётесь в столь же превосходной форме.
Невзирая на трагическое известие, омрачившее нашу последнюю встречу, я также надеюсь, что Вы не забыли фрагменты моего нового фортепианного концерта, которые я демонстрировал Вам накануне нашего выступления. Помнится, Вы проявляли неподдельный интерес к этому сочинению и даже выразили желание его исполнить. Собственно, пишу Вам, дабы сообщить, что ежели сие желание в Вас не угасло, осенью у Вас появится такая возможность.
22 сентября во всё том же белоколонном зале Дворянского собрания мы сможем вместе исполнить сие творение моего пера, которое уже месяц как завершено и составляет предмет моей особой гордости, представляется мне лучшим из всего, что я когда-либо создал. И поскольку, как я Вам уже признавался, Вы являетесь музой этого концерта, а значит – невольной виновницей его написания, за Вами остаётся безусловное право первой его исполнить.
Как обычно, репетируем три дня до концерта, посему с нетерпением жду Вас в столице утром 19-го. Очень надеюсь, что Вы ответите согласием, и пребываю в сладостном предвкушении нашей совместной премьеры.
Искренне Ваш
А. С. Ветлугин».
– А тем временем эсеры уже наметили новую жертву, – говорил Кобылянский. – Нашли очередного козла отпущения, на которого повесили все грехи.
– Кто на этот раз? – спросил Алексей Степанович.
– Теперь они собираются убить Плеве.
