– Ааа…! – задохнувшись криком, она заткнула себе рот ладонью. Отдёрнув руку, крепко-крепко сжала кулачок с ножом, не в силах оторваться, заворожённо смотрела своими огромными голубыми глазами, как из новенького и совершенно противоестественного шейного отверстия брызнула струйка крови, нарядно растёкшись по линолеуму праздничной кумачной лентой.
Задыхаясь от накрывшей её паники, она вновь вжалась спиной в кухонный гарнитур, а парень, как-то вдруг внезапно всё осознав и очухавшись, схватился за шею, непонимающее глядя на пол, по которому медленно текла лужа тёплого и красного Валеры. Они оба замерли, проживая секунду новой реальности, и мужичок, почуяв смертный ужас, приходя в сознание, вяло потянулся к ней:
– Ах ты сука…
Бежать ей было некуда.
Ленуся, побитая и испуганная, загнанная в угол маленькая Леночка, проводившая каждое лето у бабушки в деревне, была привычна резать кур и потрошить гусей, чикая тех на маленькие аккуратные кусочки для домашней тушёнки, сейчас же, та самая Лена, пытавшаяся быть умной, хорошей и послушной девочкой, разозлилась на свою неудачную симпатию, и на руку свою, болевшую нестерпимо, и на то что посторонний мужик её сукой называет, и что план не удался, и что очнувшийся Валера устроит ей Юрьев день… рассвирепела до дрожи, молотками бешенство застучало в её голове, и она, ни мало ни смущаясь, будто бы даже утробно зарычав незаметно для себя самой, навалилась всеми своими телесами на мускулистую Валеркину грудь, рельефно обтянутую тонкой футболочкой, начав тыкать ему ножом в горло, с жестокостью доведённой до белого каления одинокой женщины, не умеющей совладать с собой и своими страстями.
Резала его молча.
Валера, почти что обездвиженный, протестующе мычал. Потом, когда горло было пропорото уже получше, начал хрипеть, булькая трахеей, из которой с брызгами вылетал сипящий воздух, отплёвывая в стороны заливавшую кровь. Несподручно, с левой руки, она совала нож не глядя, попадая то в ключицу, то в шею, то в линолеум. Чувствуя лезвием твёрдое, вновь коротко замахивалась, пока Валера, придавленный в полу тяжестью её тела, возил ногами и шевелился, словно перевёрнутый на спину жук.
От перенапряжения мышцы почти что свело судорогой, а Ленуся, неудобно притулившись у него на груди, всё смотрела на свою бедную правую руку: запястье было синюшно-багровым, а пальчики, эти бледные сахарные пальчики заметно опухли, сменив свой нежный цвет на какой-то сосисочно-колбасный.
