Спустившемуся с книжкой в руках со ступеней собора на доминантную высоту города Феликсу навстречу шли жители Садгоры. Люди, как люди, любят одеваться в турецкое и своё – карпатское, так это всегда было. У него самого дома лежит поношенная турецкая футболка с флагом, как оказалось, карпатского государства. Любят они мамалыгу, так это каша из кукурузы, а ему она по вкусу попкорна. Нравится им жить зажиточно и не делиться с ближними, так и он не нищий и нищим не будет подавать, когда появятся свои дети. Ходят они только в кино и не посещают музыкально-драматиче-ский театр. После изменения репертуара там вообще нечего смотреть, показывают мужиков в колготках, костюмированные хороводы и пиры, как во время чумы, хотя таким, как Родион, это нравится. Но не это же разделяет его и их? В общем обыкновенные садгорцы, напоминают до-Гэ-Ка-Че-Пе-шных, вот только национальный вопрос, задаваемый дровосеками на всех ими обоссанных углах, испортил их.
Обычным вечером, ступая по теням, которые отбрасывали голые клёны, возвращался старпом коменданта домой, когда мимо комендатуры куда-то пробежала до боли знакомая долговязая фигура с кривыми ногами, как у кавалериста. На полевой форме были погоны лейтенанта, на боку висел противогаз, за спиной – вещмешок. Лошади не было, но именно это обстоятельство заставило Феликса остановиться: «Замковзвода старший сержант Родион? Привет! Какими судьбами? Перевёлся через комиссию «Солдатских и матросских матерей Садгоры»? А откель тут море и матросы? И эти женщины-матери тебе говорили, что ты не «щирый» и должен им доказать свою преданность? Доказал? Боюсь даже спрашивать – как.
Нет, о Трюкине не слышал новостей. Говоришь, что когда был путч, его – коммуниста и поборника империи понесло на улицы, стал он там агитировать, а какой-то мужик шёл с пивняка и они сцепились из-за ГКЧП? Упал, ударился головой об бордюр и нет теперь Трюкина? Да нет, нормальный он был, а закидоны у всех есть и у меня, и у тебя. А установили личность этого мужика? Он работал сторожем в музее? И что? При обыске нашли у него украденную из музея серьгу гусара-ахтырца? Говорит, что он из музея её не крал, а висела она на цепочке у Трюкина, тот уронил её в ходе драки, а он только её подобрал? Вот это да! Так, а кто же её украл? Думаешь? Ну, это навряд ли… будет теперь у ментов глухарь… Тебя назначили командиром взвода, которым раньше командовал Игорь из Сызрани? Никогда бы не подумал… А чего ко мне не зашёл? Что ты такое говоришь – не знал, как тебе – простому взводному подойти к старшему помощнику коменданта? Серьёзно? Да, ты что! Давай, я попробую с комендантом о тебе поговорить, переведёшься к нам, чего тебе здесь делать. Да, какие там деньги, о чём ты говоришь?! Мы же с тобой, брат, в одной казарме четыре года жили! Не хочешь? Сам попробуешь, у тебя родственник из ратуши работает директором-распоряди-телем театров и музеев и обещает помочь решить вопрос о должности в службе беспеки? Так они ж – эти… Ну, тогда что ж. А ты ещё больше похудел и усы отпустил. Стал похож на… извини, на дровосека. Метаморфоза! Метаморфоза говорю, то есть удивительное превращение. Да это не из словарей, чего ты, да я знаю, что ты не читал, это же песня такая есть у Талькова! Не слышал? Тогда не объясню. А где послушный капуцин? Оставил обезьянку на Байконуре, а-а, продал любимицу, не жалко было? Никого не жалко?! Пошли ко мне, по сто грамм выпьем. Скоро же Новый год. За встречу, помянём Трюкина, давай! Не пьёшь теперь, боишься, что узнает беспека и комитет матерей, а ты у них на испытательном сроке? Ну, ладно, бывай!»
