На жд-вокзале оба в одинаковых военных лётных коричневых кожаных куртках стояли сын и отец, рядом – мама, вытиравшая хорошо пахнувшим платком слёзы со своих глаз, с тревогой и надеждой неотрывно смотревших на сына. Всё так – сидит её кровинушка смирненько, ведёт себя хорошо, но попал её птенчик в золотой садок, будет сыт, да не поют в клетках соловьи. Мамалыга, мама, милая моя, лыгать-то не хочется, а хочется драпать от таких перспектив как можно дальше и побыстрее. У кого спросить совета про жизнь, как ни у отца родного. «Ты, сынок, поступай – как знаешь. Что до меня – я бы уехал не задумываясь. Мы с твоей мамой ездили по гарнизонам, я служил, она была женой офицера. Так раньше все жили, ну не все, конечно, были и разводы, но чаще по другому поводу. От скуки гарнизонные мужики и бабы начинали дружить семьями, и ничего хорошего от этого не получалось. Кто чей национальности был значения не имело. Аня, если тебя любит и считает твоей женой не по паспорту и происхождению, а по сердцу, конечно, сначала побрыкается, но к тебе вернётся. Как нитка за иглой, может и путаться, но к ней привязана. Но решать в любом случае тебе и тебе отвечать и за себя и за Аню. Хочешь оставаться в Садгоре – дело твоё, сам знаешь – будет тебе тут русскому непросто. Карпатская Русь – это тебе не Советский Союз. Изменилось всё. Пора и тебе взрослеть. А мы с мамой поехали домой и всегда тебя поддержим в твоём решении».
Прощание пахнет железнодорожными шпалами. Потухли задние фонари уходящего в ночь последнего вагона, увозил он с собой какой-то другой воздух, только которым и мог дышать Феликс без столь ненавистного ему противогаза. Воздух, в котором запахи морошки и подберёзовиков чувствовались даже в мороз. Как тогда, когда он из училища приехал зимой в первый курсантский отпуск и первым делом, выйдя из вагона на своём полустанке, стоя по пояс в белоснежном искрящемся под светом северного сияния сугробе, полной грудью втянул в себя минус двадцать пять по Цельсию. Потом заболел ангиной, но был болен пьянящей свободой. На память об этом чувстве он и взял с собой в училище оловянную модель самолёта Ту-144, который свободно преодолевал сверхзвуковую скорость и не было для него никаких границ в высоте. Тем более, что они с ним ровесники, считай братья-близнецы. Но как это можно было объяснить унизительно проверявшему тумбочку в поисках украденной гусарской серьги старшему сержанту Родиону, который с высоты лошадиного седла видел красоту в единообразии? Как объяснить людям, учащимся убивать других людей, зачем он приискал и повесил на шею цепочку с тайной в виде круга и креста? На перрон вслед уходящему поезду стал падать первый снег новой Садгоры, он падал какой-то не белый, а сразу серый и таял грязным слоем на сырой холодной земле. Потухли глаза гусара, который уже не скакал рысью на своём коне с саблей и шпорами, а в надетой под лётную куртку белой футболке с флагом случайно существующего государства на медленном общественном транспорте смирненько ехал домой.
