***
Кто говорит, что занимается волхованием и вызывает души умерших, тот служит миру глупых. Душу умершего нельзя вызвать, ибо потому он и мертв, что души не имеет: он ее потерял в процессе жизни, потому и умер. Тех, кто душу сохранил, и звать не надо, они всегда рядом, среди живых – живые. Потому поэзия и музыка не стареют, ибо превзойти их надо, чтобы состарить. Это то, что всегда в людях, где есть того вместилище – душа. У кого поэзию и музыку души съели чревоугодие и похоть, те и сделали свой выбор. Душа – это и есть любовь Господа. Ее нельзя ни продать, ни потерять, можно только продать, вслед за Иудой, и умереть. Бог дал людям душу и облик, дал природу, математику и физику, дал возможность на равных человеку спорить с природой, чтобы быть сытым и жить в тепле и комфорте. А Сатане ведьмы не нужны, ибо они не от него, но и Богу не служат. Они рвались служить людям, особенно когда те были брошены на выживание правителями или законами мирскими. Они занимаются врачеванием, опираясь на силы природы, данные Богом для построения и выживания плоти человеческой. Те ведьмы, которые пытались править не тело, а душу человеческую, всегда имели возможность покаяться, подобно доктору Фаусту, которому служили демоны; но за его стремление все обернуть на службу людям Господь нашел ему место в раю. Любовь к людям – это служение Богу, но служение людям – это не любовь к Богу. Однако они всегда могли иметь покаяние, а значит – и место среди живых. Так служили ведьмы во все века, и сегодня служат. Они сами мало потребляют, стараясь больше отдавать. Есть ведьмы, которых прославляют на болгарский манер, но в большинстве своем они безымянны и забыты. Служили они не Богу, потому почитаться святыми не могут. Никогда. А те, кому служили, награждали их – кого костром, кого веревкой. Все, что они умели, было не от Сатаны, было от Бога, подслушанное и подсмотренное у природы, а затем все оформлялось в поколениях и наследниках. Дальше все шло от того, добрый человек или злой.
***
Агасфер был готов встретить Николь. Она была на последнем полустанке, в кривой, минувшей давно реальности. Пока он ее ждет – рассказки в объеме школьных сочинений:
Вчерашнее
В одной из типовых советских пятиэтажек, в маленькой комнатке- чулане, лежал человек в коме. Кома была травматическая. Сегодня впервые за шесть месяцев он проявил признак того, что тело еще функционирует –пошевелил пальцами. Конечно, этого никто не заметил, да за ним никто уже давно и не смотрел. Жена в соседнем подъезде налаживала новую жизнь с героем-пожарником, тридцатилетний сын на кухне в шесть квадратных метров убойно пил с друзьями по району, водку запивали пивом или красненьким «Рубином». Дочь с очередным претендентом на звание мужа скрипела пружинами дивана и терлась коленями о фанерную перегородку, что отделяла беспамятного папу от ее личного угла пространства. Почему палец пошевелился? Может, пытался отогнать и испугать кровососущих, что жили под обоями на штукатуреной стене и регулярно его навещали? А может быть, он укололся о ту самую сувенирную шпагу, которую, будучи пятиклассником советской школы, украл у своего товарища, в доме которого был принят и накормлен досыта? Тогда он эту игрушку хотел поменять на старую кирзовую ВОХРовскую кобуру, чтобы его деревянный пистолет выглядел внушительно, ведь он выступал в роли командира в патриотической игре «Зарница». Кобуру выменять не удалось, только обменяться на старую медную зажигалку из пулеметной гильзы, которая воняла и зажигалась раза с двадцатого. Тогда было так, а уже в этой нереальной реальности он сунул руку в коробку, чтобы повториться в воровстве, но уколол палец и был вынужден отказаться, но не от того, что совесть проснулась, а потому что укололся сильно, до крови, а на второй попытке могли уже и спалить. Не ощутил он, что нельзя так делать, а просто побоялся быть уличенным. Греховный поступок, не совершенный из страха обличения, становится совершенным грехом. Данный ему шанс отказаться от этого из нравственных побуждений не состоялся.
