Но самое изящество заточки заключалась в следующем: когда лезвие было наточено и отполировано, следовало присмотреться к нему сквозь яркий свет. Кромка острого ножа превращается в точку. Кромка действительно острого ножа – исчезает. Её не видно. Такой нож не режет, но отделяет одно от другого.
"Что если Судьбе на меня плевать? У моей жизни нет цели? Я просто подвернулся под руку. Глову суждено было погибнуть, а я оказался в нужном месте в нужное время… со своими треклятыми пейзажами. Судьба использовала меня и откинула, как откидывают использованные перчатки. Забыла равнодушно".
Утром 13 января Оцуп подозвал Лаперуза (бригада сантехников только что выстроилась), устало (от начальника пахло многодневным запоем и жареной свининой) приказал отправляться на железнодорожную станцию, сунул в руки коробку, сказал, что это посылка (на станции существовало почтовое отделение).
– Гостинчик… – выговорил. – Брату в Тулу… собрал кое-что.
Лаперуз кивнул.
Хозяин продолжил: – Главное не в том. Рябов идёт в рейс. Поедешь с ним. Парень он дёрганый, бестолковый. Ему до освобождения неделя. Ка бы не учудил.
Лаперуз второй раз кивнул и повторил: "Ка бы не учудил", – повторил мысленно, когда уже взбирался в кабину лесовоза.
За окном суетилась зимняя скупая зелень – лесовоз двигался по лежнёвке с убедительной скоростью.
"А что? – подумал Лаперуз с некоторой даже злостью, – пусть так, пусть целью моей жизни было убить Глова… пусть у моей жизни вовсе нет цели – плевать. Судьба меня не сломала…" Лаперуз заметил, что шепчет, перебирая губами, а Рябов (молодой мужчина с круглым незатейливым лицом) к бормотанию прислушивается; тогда он отвернулся, ткнулся шапкой в стекло: "…не сломала, хотя попыталась. Значит, будем жить без затей, простецки. Смерть Глова не исправить, так стоит ли о ней… о нём горевать?"
На приборной панели был укреплён транзистор с эллиптическим динамиком. Рябов прибавил громкости и со смешком посоветовал Лаперузу заткнуться:
– В ритм не попадаешь коллега, уродуешь мелодию.
Лаперуз улыбнулся конфузливой улыбкой, коей улыбаются тугоухие люди в ответ на упрёки о глухоте.
– Здесь у меня примечена дорога, – проговорил Рябов, резко вывернул руль. – Через озёра рванём, коллега. Да и какие это озёра? так… оскорбление личного достоинства.
Лаперуз огляделся, вокруг стремительно выросла стена – беспросветная, тёмная, – однако какое-то подобие дороги присутствовало. Кроме того, не существовало возможности развернуть лесовоз, чтобы вернуться на лежнёвку – фактически не было места.
