"А ведь хитра Судьба! – умилился Шнайдер и даже задохнулся от собственного умиления. Близость Истины чрезвычайно его взвинтила. – Двух мерзавцев прихлопнула одним ударом. Глов издохнет, это вне всяких сомнений… утверждаю это не как медик, но исходя из каверзы обстоятельств. Издохнет не сразу, будет цепляться за жизнь, будет стонать… отравит меня, и отравит настолько, что я буду рад сдаться правосудию. Выдам себя с облегчением".
Шнайдер расхохотался.
– Одного она не учла, – он прищурился, идея захватила всецело; на мгновение показалось, будто Глов откликнулся, приподнялся на локте и кивнул: – Знаешь, в чём глупость происходящего? В том, что твоя смерть абсолютно бесполезна! Да! Вообрази!
– Проследи цепочку "от" и "до", и ты согласишься, что я безоговорочно прав. Ты вложил в пейзажи лишние деньги – тебе было на них плевать. Ты купил картины, повесил их на стену и забыл. Обращался к ним только раз в полгода или реже, когда показывал любовникам своей жены, демонстрировал, как наиболее изящное своё капиталовложение… ты был хорош, не стану отрицать… красавчик. Но и я не хуже. Я собирался продать твоих Коровиных… продать задорого… я бы неистово торговался… быть может, продал бы каждый пейзаж дважды. Ты спросишь, как такое возможно? не твоё дело, отвечу я. Уразумей другое: я выручил бы деньги, которые мне совершенно не нужны!
Шнайдер опять расхохотался; расслышал эхо, пробежавшее по углам, воздел к потолку ладони, как чаши.
– Я не знаю, на что потратить твоих украденных Коровиных! – подчёркнутым шепотом выговорил вор. – У меня и так всё есть… есть даже больше, чем мне нужно… чем я смогу потратить за всю мою…
Оборвав фразу, он сосредоточился, сделался до черноты угрюм, какая-то новая догадка коснулась его мозга. Распрямив плечи, он обежал Глова взглядом: "Боже, я в одном шаге от безумия", – признался самому себе.
"Так невозможно!" Следовало сосредоточиться на объективной реальности, на замке – замок оставался слабым звеном, – на мотивах и смягчающих обстоятельствах (ежели всё-таки схватят); следовало искать выход из подвальной тюрьмы: "Любым способом, любыми вариантами, любыми жертвами".
Ещё раз осмотрел подвал, изыскивая самые малые возможности. Пытался порвать зубами жестяную банку с иссохшей краской – бесполезно. Ничего. Ничего, хоть сколько-нибудь подходящего.
Глов продолжал хрипеть, Шнайдер дивился его жизненной силе и думал: "А ведь я в ответе за этого сукиного сына, как ни крути. У евреев, кажется, есть правило, что если брата убивают, жена убитого и его дети переходят по наследству… можно ли считать меня братом? или нет? Чушь полнейшая… господи, о чём я думаю?"
