– Так, ну ладно, выводите их, – слова, казалось, тяжко давались губернатору, огромный гладкий зоб волновался, как молочная пленка.
Комендант тотчас развернулся и, сложив руки у рта, протрубил тоном громкоговорителя на вокзале:
– Дмитрий Долин, за вами приехал отец!
Из леса, опустив голову и сильно сутулясь, поплелся замызганный широкоплечий мальчик. Его крепкие руки по-обезьяньи болтались перед ним. Казалось, он стеснялся собственной стати, и оттого его бугристое мощное тело выглядело каким-то нескладным и даже безобразным. Он подполз к папе, на мгновение приподнял виноватые глаза и спрятался за его спиной. И только побледневший синяк на виске напоминал о его чрезмерной любви к женщинам.
Комендант снова затрубил механическим голосом вокзального информатора:
– Алексей Долин, за вами приехал отец!
Слишком поздно он понял, кого кличет на свою голову, и последними словами уже давился. Толпа зашевелилась, и из нее вышел Леша. Тонкие плечи расправлены, лицо спокойно, голова на порядок возвышается над остальными. Коменданта бросило в жар. Ноги его подкосились, но уже не от раболепия. Леша встал перед всеми, сложив руки за спиной.
– Че стоишь? Сюда иди! – гаркнул его отец.
– Я останусь здесь.
Каждый на этом острове, кто любил или ненавидел Лешу, не услышал в этом голове простор для возражений. Но не его отец. Он вздохнул, выставил согнутую ножку в сторону, отчего его зад округлился еще сильнее, и двумя большими пальцами оттянул подтяжки на брюках.
Одежда подсохла, и Саша решил пойти развеяться. Лес благоухал последождливой свежестью, тенистая прохлада перемежалась солнечными опушками, на которых грелась, сверкая, влажная зелень. Долгие прогулки нравились Саше. Он и тогда шел по Моховой лишь потому, что хотел прогуляться по одетой в вечернее платье Москве после милой и изобретательной постановки его однокурсников, хотя вполне мог сесть на автобус, который привез бы его прямо к дому. И сейчас Саша шел к отдаленным уголкам острова, им еще не изведанным. Местность быстро перестала казаться знакомой, но это не пугало Сашу – всегда можно выйти к берегу и вернуться назад. Лес сгустился. Солнце едва проникало сквозь пышную листву. Корневища поваленных деревьев тянули ввысь свои косматые лапы, как взрослые, пугающие букой ребенка. В сырости и темноте разрослись пышные папоротники. Вокруг рябили облака насекомых. Они садились на волосы и кусали за голые участки кожи. Саша, отмахиваясь, хлестал себя по ушам, рукам и ногам. Насекомыши слетали и заново садились, заползали под рубашку и кусали за щиколотки. Перед Сашей заколыхалась еловая ветка. С нее грузно взлетел пятнистый бровастый филин. Саша ускорил ход. Летучие гады врезались в глаза и путались в волосах. Саша заслонил лицо руками и побежал, глядя сквозь пальцы. Он уже несся напролом через ветки и кусты, сухими крючьями царапавшие его. А потом остановился, потому что выбежал на свет.
