Речи Филиппа на Агоре>17 смутили Поликарпа. Он не мог поверить, что эти двое действительно свидетели жизненного пути Господа. Не слишком приятно слушать разные истории об одном и том же человеке от тех, кто был близок к нему. Лишь авторитет Стахия, да неохотное признание Иоанна о том, кто есть Филипп и Нафанаил, укротили горячий нрав Поликарпа.
– Они призывают верить в человека, которого трудно назвать даже пророком, не говоря о том, что имел он слабости и желания простого бродяги. Как же мог он спасти людской род, если родился и умер человеком? – возмущался старый добрый Поликарп. Я молчал и кивал головой, а Иоанн гладил нас по голове, глубоко задумавшись и нахмурив свои густые брови.
– Может, статься, Господь еще напомнит им, кто Он есть, – лишь пробормотал он.
В один из вечеров, когда я отсутствовал в городе, потому что Стахий послал меня за козьим молоком в селение вверх по ручью, произошла между апостолами крупная ссора.
В гневе Иоанн явился к Филиппу и Нафанаилу. И как свидетельствовал Поликарп, если бы слова, высказанные апостолами друг другу, превратились в молнии, то они бы сожгли Иераполь дотла. Жители города, впрочем, остались довольны скандалом – драка пророков была в Иераполе обычным делом. Уж не сам ли я ликовал, будучи отроком, как ломают на Агоре друг другу носы сторонники Митры и поклонники Иштар?
Учитывая прения апостолов, так больше не могло продолжаться и гневливый Иоанн, озлобленный насмешками Нафанаила и инакомыслием Филиппа, воскликнул, что не может более считать братьями тех, кто искажает Слово Господа и глумится над памятью Сына Божьего. Филипп же в ответ назвал Иоанна ишаком упрямым и бесполезным. И много еще пустых слов было сказано, и люди, видевшие перепалку, перешедшую в рукоприкладство, пересказывали ее с большим удовольствием, отчего я чувствовал горечь и обиду за почитаемых мною старцев.
Я старался не упоминать этот постыдный конфликт в своих трудах, так как не делает он чести нашим учителям и лишь доказывает, что дюже много зла и зависти копится в нас, какую бы праведную и святую жизнь мы не вели.
Вернувшись за полночь в дом Стахия, разгружая кувшины, я встретил Прохора, который попросил меня о деликатном деле. Побоюсь гнева Божьего, но никогда Прохор не был мне приятен, он казался мне фанатичным и болезненно преданным господину. Подозреваю я, что своего хозяина любил и почитал он больше чем Господа, и ради первого бы отрекся от второго. К тому же глаз его был подбит в случившейся драке, и выглядел он как разбойник с тракта нежели верный последователь и ученик апостола. В ту ночь он спросил меня, где можно достать змеиного яду. В комнату гостей заползла змея,– объяснил он, – и Иоанн желал избавиться от нее, как можно скорее. Я подивился событию странному, так как змеи боялись суеты и людского шума и давно не ползали в черте города, кроме как в мрачном святилище Сабазия, где жила огромная премерзкая змеюка. Я предложил собственноручно изловить гада, однако Прохор поморщился.
