– Одумайтесь, братья! – вскричал Иоанн, – Он и был Господом! Он завещал нам рассказать о себе во всех уголках земной тверди и даже в море, ежели живут там народы морские. И видения, что посылает он мне со времен изгнания моего, только укрепляют меня в вере, что деяния мои праведные и благословенные.
– Брат мой, Филипп, – отвечал Нафанаил, – слушая брата нашего Иоанна, мнящего себя самым достойным из двенадцати, не могу не согласиться, что негоже истинному знанию пропадать среди пространных рукописей неразумных поклонников. Зная силу слова твоего, я предложу тебе записать о прожитом времени вместе с Учителем. Я уверен, что мы не только распространим учение наше среди образованного люда, но и, продав дальновидному Стахию бесценные воспоминания, мы безбедно доплывем аж до Геркулесовых Столпов.
– В глазах Иоанна я вижу сомнение относительно твоей идеи, Нафанаил, – сказал Филипп.
Иоанн же действительно покраснел как солнце на закате дня. Дыхание его стало тяжело. А Филипп продолжил речь:
– Разумеется, друг мой, идея твоя достойна внимания. Ныне мало кто из живущих расскажет достоверно об Иисусе из Бейт-Лехема>11. С радостью я изложу на пергаменте все события его жизненного пути, пока я шел с ним рука об руку и вместе с другими учениками. Не утаю я ни крупицы свидетельств, ибо жизнь его была достойнейшей среди всех когда-либо живущих.
Нафанаил снова рассмеялся:
– К счастью, ты не будешь принимать сон Кифы>12 за чистую монету и подобно Матфею всерьез утверждать о прогулках по водам Галилейским. Хотя младший наш брат, похоже, верит ночным кошмарам Симона.
Иоанн фыркнул.
– Не могу спорить с вами, братья. Насмешки ваши обижают меня, и мнится мне, что вам радость сомневаться в пережитом. Я был приближен к таинствам чудесным и свидетельствую о том, что видел и слышал.
– Я молю тебя, Иоанн, – развел руками Филипп, – в это тяжелое время надо быть честными и стараться рассказывать правду, а не те вымыслы, что доходят до нас от неизвестных мне Маркусов>13 или Савлов, уверяющих, что мы – истинные свидетели – проповедуем другого Христа>14. Всё это печалит меня и заставляет скорбеть о памяти Учителя.
Иоанн круто развернулся, не удостаивая более вниманием собеседников, и махнул мне рукой, чтобы продолжить прогулку. Смех старцев за нашей спиной невероятно раздражал апостола, он кипел от негодования – и был я солидарен с ним.
Апостолы говорили странные вещи и не могли прийти к согласию о поступках того, с кем провели самые лучшие дни своей жизни. Мог ли ошибаться Иоанн, рассказывая о чудесах, творимых Всевышним? Могли ли ошибаться другие многочисленные очевидцы? Или просто старцы оказались чрезмерно скептичны и не желали ли они посмеяться над младшим братом, ревностно охранявшим память Иисуса?
