Народ улюлюкал, а Стахий крепко держал меня за руку – и я понимал, что время еще не пришло. Что пройдут годы и, может, столетия, прежде чем наша вера воссияет над невежеством язычников и даст свет темным народам в обретении благодати и смирения.
А потом из-за городской стены раздался свист кнутов и лязг сбруи. На тракт, где совершалось побитие, ворвались всадники. Это был десяток легионеров, а во главе его сотник Леонид. Тогда я не знал еще, что пожилой, но весьма крепкий центурион был весьма увлечен делами нашей общины, и состоял ее тайным членом, ибо римским солдатам строжайше запрещалось участвовать в культах и обрядах. Но учение Господа распространялось и среди военного люда. Воистину случилось Божье чудо – легионеры окружили апостолов, и именем императора центурион приказал прекратить травлю.
Как после стало известно мне от наших друзей, жена правителя города оказалась всех нас расторопнее и, предугадав исход событий, отправила весточку к центуриону в форт к югу от города. Леонид немедленно вмешался в происходящее, хотя и рискнул головой своей, приняв участие в судебном приговоре. Уговаривая Никанора и превышая свою власть, он убедил правителя снова взять обвиняемых под стражу до выяснения некоторых обстоятельств.
Культисты же стали роптать, мол, что за странные решения принимает анфипат: то передает правосудие Совету Жрецов, то снова вершит суд именем Императора. Никанор отвечал туманно и невнятно о том, что легат>20 не желает повторения событий иудейских, когда бродяги становятся святыми мучениками. Дело могло затянуться, и Леонид оказался бы в неприятном положении, хотя и был он крайне уважаемым центурионом – тем не менее, римские власти старались не вмешиваться в споры между поклонниками разных богов, отдавая такие споры на суд либо анфипата, либо, что еще предпочтительнее, местным общинам и советам жрецов.
Однако печальное известие прекратило вопросы и подозрения, так как святой апостол Филипп преставился на следующую ночь, не вынеся побоев. Смерть его остудила пыл обвинителей, ибо, по мнению их, месть свершилась, и оскорбленные боги были удовлетворены. Нафанаил также жестоко пострадал от казни – он долгое время не мог ходить, и Мариамна ухаживала за ним денно и нощно.
Нафанаил сильно скорбел по своему товарищу. В дни, когда смог вставать и передвигаться, он отправлялся на террасы>21 и задумчиво смотрел на долины внизу. Я сопровождал его неоднократно, стараясь, чтобы не попадался он на глаза язычникам, и мы проводили время на белоснежных склонах в беседах об отстраненных вещах. Вряд ли я лучше узнал этого человека, Нафанаил любил пошутить, но о себе говорил неохотно. В дни скорби он был еще менее словоохотлив.
