– Доброе утро!
– Доброе, – констатировала она, погружаясь по макушку в пиалу с кофе. – Попробуй торт ручной работы, не пожалеешь.
– Его чистыми руками месили?
– Спроси, – равнодушно кивнула она в сторону официанта.
Но он не стал спрашивать. Заказал торт. И спросил ее:
– Кто ты?
– А разве не видишь? Муза. А ты? Король в изгнании?
– Бухгалтер, на самом деле, – поправил он ее. И тут же сам поправился. – Был бухгалтером. Хочу стать писателем.
– Ладно, как хочешь, – она пожала плечами, будто для нее не было ничего невозможного. И перевернула чашку на скатерть. Черное пятно поползло из-под края.
– Тебе хвост не накрутят за порчу скатерти?
– Ты заплатишь, – дернула она плечом.
– Дашь попробовать свой кофе? – официант стоял на готове и уже нес еще одну пиалу. Она шевельнула рукой, что-то вроде: пробуй, мне какое дело.
И тогда-то он узнал, что кофе исходит горечью, вырви глаз.
– Как ты можешь это пить? – отплевываясь, он тянулся за салфеткой, и никак не мог ее достать, хотя вот же она, у края, почему же он промахивается? – Как кардамон может так испортить кофе?
– Это не карадмон, его-то – щепоть, здесь на четверть – абсент.
– Господи, абсент!
– Именно его называют зеленым змием, но Господом его еще никто не называл. Думаю, ему приятно.
– Тебе можно пить алкоголь? Боже, глушить такими чашками! Сколько тебе лет?
– Хочешь узнать, можно ли тебе спать со мной? Не беспокойся, совершеннолетняя.
– Я не буду спать с тобой.
– Даже не сомневайся.
Он сомневался еще два дня.
***
– Пойдем, пойдем! – тянула Аркадия за руку Эмилия.
– Подожди, – сопротивлялся тот, – дай дослушать, – он уже начал понимать трескучего гида в сомбреро. – Про живописца де Кирико, который жил здесь.
– Все города запиханы кем-то, кто когда-то в них жил, иначе этих городов бы и не существовало. Пойдем! – сильнее дернула она Аркадия за руку. – Я все расскажу тебе про де Кирико, в 1926, в Париже я была на открытии его выставки.
– В 1926? – и он дал себя увести.
Куда уходят эти девочки? Неужели они превращаются в теток, рыхлых, ленивых, как непропеченные блины? Сколько им отпущено на свете? А может, они и не вырастают. Опадают с юных деревьев как листья осенью. На их месте через год вырастают такие же, молодые, зеленые, напитанные вековой древесной мудростью. Малышки с сапфировыми глазами старинных философов.
– Возраст – всего лишь иллюзия, – не смутилась Эмилия своей выдумки с выставкой де Кирико. – Это ведь ты всю жизнь за бухгалтерскими книгами проспал. Хочешь остановиться во времени? Есть тут один аптекарь…
