— А вы считаете, я сама об этом не думаю? — улыбнулась Вера.
А ведь она совершает ошибку, вдруг, подумала я. Хорошо, по нашим лицам и поведению можно понять, что ни к каким зловещим конторам мы с Бронькой не относимся. Опытной журналистке это сразу по силам. Но что мешает нам с Бронькой относиться к зловредным конторам? К одной из желтых газет, коих развелось, как собак нерезаных? Коим наплевать на курву-судьбу отдельного человека, а возбуждают лишь жареные фактики, прямо влияющие на зарплату? Неужели она этого не учитывает?
Но девчушка нам попалась сообразительная. Она многое учитывала и предвидела.
— Если факты, описанные мною, попадут в газету, — тихо сказала она, — то журналистский коллектив во главе с редактором крупно об этом пожалеет. Это не моя угроза.
— Ради бога, — согласилась я. — Вас никто не подставляет, Вера. Публикация состоится в отдаленном будущем. Или вообще не состоится. Абсолютно новый антураж. Новые действующие лица и исполнители. Новые побудительные мотивы. Все, что может измениться, изменится. Останется только суть, о которой вам лучше и не думать: сомневаюсь, что публика, вогнавшая вас в это нелепое состояние, читает бульварные романы.
Но даже в ту минуту я отчетливо поняла, что ставлю перед собой очень деликатную задачу: видоизменить все, не меняя ничего.
Отродясь не увлекалась готическими романами. Не люблю архаику — по определению. «Готический» в переводе с итальянского — «варварский». Все эти мрачные сооружения с заплесневелыми стенами и дырами в полу, аттики, портики, пинакли с аркбутанами, фамильные призраки, маньяки-оборотни и прочие товарищи Франкенштейна, бродящие по пыльным галереям и худым кровлям. Писк мышей, таинственные детские голоса... Несерьезное занятие. Мне куда по душе новейшая история. Период между мировыми войнами. Особенно Америка двадцатых — тридцатых годов — с ее возведенными до абсурда кризисами, депрессиями и калейдоскопом мафиозных разборок. Все эти Торрио, Колоссимо, Альфонсо Капоне, воздетые до ранга национальных героев. Интерес к борьбе добра со злом и определил выбор профессии. Мне пришлось пройти через тернии и окутанные дымом семейные баррикады.
«Прилежная вырастает девка, — похвалил меня однажды отец на закате моих школьных дней. — Отчетливо видны способности к точным дисциплинам. Вдумчива, усидчива. Пусть идет в технический вуз. А закончит — определим по научной линии. Будет женщина-профессор». — «А мне вот кажется, ее не привлекает наука, — возражала более проницательная мама. — Выбор вуза несуществен для девочки. Она же интроверт. Пусть учится там, где легче. А окончит — замуж выйдет, детишки пойдут. При хорошем муже станет домохозяйкой — разве позорно в наше время быть домохозяйкой? И не спорь, Владимир, это очень ответственное и трудоемкое занятие...» — «Вы слепые, как кроты, — заявляла при удобном случае Нина Борисовна — тетушка по отцовской линии — хрипатая и мужеподобная главврач Первой клинической больницы. — У ребенка ярко выраженные способности к медицине. Разуйте глаза — это самое перспективное и выгодное направление. Через десять лет профессия врача в нашей стране станет определяющей. Высокая зарплата, связи, устойчивое положение в обществе!..»
