— Пусть Фестус отчитывает, если узнает.
— Я уверен: она неспроста торчала в Совете, а чего ждать — ума не приложу.
— Если есть, чего ждать, мы дождёмся первыми, — отозвалась Дик с обречённой улыбкой.
— Таких утешителей, как ты, надо душить в младенчестве, — с обожанием в голосе подвёл итог Пау. — Командор, нам пора. Нельзя оставлять строителей без присмотра.
* * *
Валентине вернули знаки отличия, но с деловыми визитами в Центр по-прежнему являлись другие люди. Преемница господина Мариуса игнорировала командора и всю подвластную ему структуру. Кампари даже чувствовал себя уязвлённым — до первого Всеобщего Отчёта, прочитав который, не поверил собственным глазам: слова будто выползли на экран из давно похороненного мира.
«Пока граждане трудятся в поте лица, обеспечивая выживание Агломерации, семя предательства зреет и крепнет. Люди (люди ли?), лишённые моральных устоев, не ценящие наших завоеваний, стремятся исподволь навязать чуждый нам образ жизни, толкнуть нас на путь регресса, разложить Агломерацию изнутри, вместо того чтобы работать, строить, созидать и сохранять. Кто они — заразные больные или враги, ждущие своего часа, чтобы уничтожить всё, чем мы дорожим? Мы живём в опасное время, наше будущее зависит от сознательности и бдительности каждого гражданина. Помните: непринуждённая беседа может содержать отраву, красивый дом может оказаться ловушкой, за фасадом знакомого лица может таиться угроза…».
С тех пор Отчёты подобной тональности разлетались с номера Отдела Контроля каждое утро. Кампари не знал, злиться или смеяться.
— Нелепо, безвкусно, бессмысленно, но грубая пропаганда — прицел с дальнего расстояния, — качал головой Фестус.
— Причём, прицел ракетной установки, а не револьвера, — соглашался с ним Кампари. — Приземлившийся снаряд накроет всех.
Климат в городе изменился за считанные недели. Раньше командор не хотел ездить в переполненных вагонах, теперь — физически не мог.
— Это не человеческие лица, — шептал ему Пау, если приходилось покидать стройку в неудачное время.
— Уверен, на звериных мордах не бывало такой смеси страха, подлости и прогрессирующего отупения, — сквозь зубы отвечал Кампари.
— Жестокость без проблеска мысли — животная черта, — отзывался архитектор, посреди пути вываливаясь на платформу, чтобы отдышаться.
— Вы несправедливы к животным, — спорил командор, выдыхая пар в темнеющий воздух.
— Несправедлив, но у меня есть оправдание: от кислородного голодания отключается мозг. Я больше не могу здесь жить. Всё познаётся в сравнении: теперь кажется, что раньше было терпимо.
