Я не настолько пьяна, чтобы потерять над собой контроль, но осмелела достаточно, чтобы на поцелуй ответить. Мою стройную систему анализа данных снесло, остался лишь мерцающий синий экран и набор цифрового кода «Ошибка ввода данных»; я комкаю на его груди податливый хлопок, стискиваю ткань в кулаке, тяну на себя. Алкоголь задвигает в тёмный, пыльный ящик все навязанные цивилизацией стереотипы и социальные нормы. Чёртов инстинкт самки, всегда хочется того, кто сильнее — духом, телом, всем вместе в совокупности, не важно. Хочется того, с кем можно без оглядки забыть обо всём, прекратить строить из себя сильную, когда беспомощно сжаться в комок у стенки кажется единственным выходом.
Как долго у меня не было секса, и можно ли назвать сексом пребывание в организме члена в среднем в течение семи минут, да было так давно, что я уже и не помню это ощущение. Может, предупредить, что в этом деле я не очень.
— А я проверю. — Кажется, я произнесла это вслух, бестолочь. Эрик прижимается лбом к моему, крепко удерживая меня чуть ниже затылка, а мне становится до жути весело; кусаю губы, чтобы не рассмеяться. — Идём.
Я плотнее кутаюсь в сползший до пояса жилет; Эрик снова крепко берёт меня за руку и стремительно тащит к той чёртовой лестнице наверх, но теперь мне кажется, что я взлетаю по ней.
В Яме давно прогремел отбой, фракция спит, лишь ветер рвёт стылую тишину, мечется в пропасти, рыдает, будто в след мне. Предупреждает, что мой опрометчивый поступок не растворится, как сон на рассвете, встанет костью в горле, мешая мне жить и думать, но сейчас мне на удивление всё равно. Я не успеваю за ним, почти срываюсь на бег, мокрая хоть выжми — на обратном пути водопад я прошла неудачно. Мозг соображает вполне здраво, но вот координация не к чёрту, поскальзываюсь, чуть ли не в пропасть падаю — остаток пути Лидер с матами тащит меня почти под мышкой.
В темноте Эрик дважды промахивается мимо слота электронного замка, я дважды умерла, пока красная лампочка не сменила свой цвет на зелень — кажется, я так не возбуждалась в жизни.
Слышу монотонный гул снаружи; багровая взвесь затмевает город и липнет к стеклам. Луна занавешена ржавой отравленной пылью, её свет лижет монолитное окно от пола до потолка, в котором мрачный, мёртвый Чикаго, охваченный штормом, виден, как на ладони. Обширная лидерская студия тонет в глухих тонах бордо, вместо яркой желтизны чистой луны и звёзд — явление редкое, красивое и столь же опасное. Остаться на улице в бурю или высунуться в окно по пояс означает скостить себе десяток лет жизни — радиация за пределами Стены всё ещё высока.
