— Не ври...
— Мы увидимся, я приду.
— Успокаиваешь… — из глаз скатились горькие слезы.
Истерика позади, это слезы прощания.
— В машину, — меня подхватили на руки, намереваясь поднять.
Мы не поцеловались — больше не любовники и не возлюбленные, все в прошлом. Но он был мужчиной, к которому я привыкла, прячась на съемных квартирах. Потянулась к нему, хватая перенапряженные из-за скованных рук плечи.
— Перестань, моя девочка, — Андрей сжал зубами фильтр сигареты, чтобы было легче говорить. — Иди, не бойся, ничего тебе не сделают… Пусть попробуют.
Я дала усадить себя в машину. Через лобовое стекло было видно, как он сидит, опустив голову. Его залило светом фар, Андрей отвернулся, а когда взглянул на меня снова… я успокоилась.
Он жевал сигарету в углу кривого рта. Глаза ничего не выражали. Я ушла и Андрей стал безразличным. Даже если пытки продолжатся, ему не больно, не страшно, плевать на унижения. Он знал, куда пришел. Жестокий мир — его реальность, она его не шокирует. Иногда ты, иногда тебя. Кто-то сядет, кто-то ляжет в землю, кто-то уйдет под пытками: у всех своя судьба.
Седан круто развернулся, а я до последнего следила за ним. Повернулась в кресле. Я поняла таких, как он. Они из другого мира. Лучшее, что такие мужчины могут сделать своим женам, детям, матерям — держаться от них подальше. Забыть о них. Вести параллельную жизнь в аду, и не тащить туда тех, кто их любит.
Когда меня привезли, я легла, не включив света. Повалилась в постель боком, не сдерживая слезы. Сердце порвалось на части. Затихла. Я ему верила. Вопреки всему. Верила, что придет, справится, все вынесет.
А я пока побуду здесь.
Чтобы ему было проще. Потому что его бьющуюся в агонии тень я никогда не забуду.
Андрей
Без нее в квартире стало пусто.
Андрей курил, не обращая внимания на боль в губах.
Третья или четвертая, а ему не спится. Была бы Лена дома — пришла бы, сонно и укоризненно посмотрела, как в темноте он дымит на кухне, и никуда бы не делся — спать пошел.
А ее нет.
Вскрыли бетонную коробку, как грудную клетку разорвали руками, и вынули сердце. Он вспоминал умоляющие глаза, полные боли и страха. За него боялась. Просил же ее убрать. Разобрались бы один на один. Власов, тварь, увидел, как она волнуется, так и вцепился... Через нее мстил. Андрей глубоко затянулся, ожесточенно сжав фильтр пальцами. Пальцы заныли и губы обжег затяжкой. Его трясло от ярости. Внутри пусто, сколько ни кури, ни пей, не оживает, не удается расслабиться. И спать невозможно. Сам-то мертвый, ему не больно — за нее обидно.
