— Передайте в части: «Результатами боя доволен. Незамедлительно продолжать земляные работы и готовиться к отражению следующей атаки!»
Мы тем временем с Михаилом Михайловичем Кульковым с наката блиндажа наблюдали последние часы этого тяжелейшего боя. Засвистела бомба. Она угодила точно в штабной дом.
...Молча смотрели мы с начальником на огромную дымящуюся яму на том самом месте, где всего несколько секунд назад стоял наш штабной дом. Кряжистый, изрешеченный пулями и осколками, он до самой последней минуты возвышался над курившимися развалинами деревни. Кроме жалких остатков фундамента с южной стороны дома, от него ничего не осталось. Метрах в десяти от воронки валялась часть русской печи, дальше были разбросаны стенные бревна, а еще дальше, совсем недалеко от нашего блиндажа, валялся большой отсек крыши. Затянувшееся молчание нарушил Михаил Михайлович.
— Понятно тебе?
— Не совсем...
— Да что же тут неясного? Я хочу сказать — знать надо, когда уходить, Андрей Сергеевич! Дом-то на воздух взлетел пустым! Факт. Никуда не денешься!
Бомбежка вновь порвала телефонную связь штаба с комбригом и первым батальоном. Как раз в это время над Пронинским лесом поднималась завеса из желтоватого дыма. По переносу артиллерийского огня и по сильно участившейся пулеметной перестрелке было ясно, что гитлеровцы перешли в наступление.
Как и в прошлые дни, гитлеровцы особенно упорствовали в районе Локня-Холмского большака. Четырем танкам там удалось прорваться в глубину нашей обороны. Но пехота из переброшенных сюда по воздуху десантников не прошла. Моряки, казалось бы, вопреки всему — и своей малочисленности, и предельной измотанности, выстояли.
Седьмой и последний день мартовского наступления фашистов на Холм закончился решительной победой моряков!
Вечером командир корпуса Лизюков прислал нам специальное приказание, в котором выразил матросам, старшинам и офицерам бригады сердечную благодарность за стойкость и мужество.
Светало, когда я проснулся 14 марта. Кругом было тихо. Данные разведки говорили, что фашисты выдохлись и вряд ли в ближайшее время возобновят наступление.
Действительно, в этот день враг умерил свою активность в воздухе. И все-таки, видимо не желая полностью оставить в покое наш участок и мстя за прошедшие неудачи, немецкие самолеты небольшими группами навещали нас. Они бомбили артиллерийские позиции и развалины деревни Куземкино.
Гитлеровские летчики, конечно, хорошо видели, что в деревне, кроме одного покалеченного дома, ничего не сохранилось. Они, по-видимому, считали, что в подвалах и землянках продолжает размещаться штаб. Только этим можно было объяснить, с каким остервенением фашистские летчики пикировали на безмолвные руины небольшой русской деревушки. Их тяжелые бомбы неумолимо кромсали жалкие развалины. Штаб наш давно уже располагался в лесу, около малоприметной проселочной дороги, соединяющей Куземкино с деревней Орехово, вблизи второго эшелона бригады. Пока не был достроен блиндаж, мы с комбригом остановились в маленькой землянке связистов. Кульков уже несколько дней чувствовал недомогание. Он крепился, старался не поддаваться болезни, но вскоре окончательно слег. Не внимая нашим советам, он категорически отказывался ехать в медсанбат. Из блиндажа он перебрался в единственный, каким-то чудом сохранившийся дом начальника санитарной службы. Приказал санитарам покрепче натопить русскую печь и улегся на лежанку.
