— Но, думаю, кое-чем помочь я могу, — обнадёжил я.
И даже признал, что не без пользы для себя.
* * *
Принёс ли конструкт утешение Шерон Ричардсон? Она забегала время от времени, пока конструкт развивался, — обычно с младенцем. Что в первый раз стало камнем преткновения: её-то я провёл по опознавательной системе, а вот малютку Ричардсона, незнакомую ПТС, тот без моего указания впускать не захотел. Дверь не открылась. Связка ПТС и системы безопасности была ещё не вполне отлажена.
В интерфейсной комнате Шерон Ричардсон сказала конструкту:
— Нам тебя не хватает.
— Он вас любил, — отозвался конструкт.
— Нам тебя не хватает, — повторила она.
— Я не совсем он.
— Я знаю.
— Каких слов вы от меня ждёте?
— Не знаю. Что-то осталось недосказанным, но что? Не знаю.
— Всё проходит. Ничто не вечно, — сказал конструкт. — Вот о чём он помнил каждую минуту. Ничто не вечно, — за это-то и надо держаться. Это-то и надо понять. Что мы — мимолётны, как мысли. Или как бабочки. Когда мы это по-настоящему осознаём, мы прекрасны.
Пораженец, подумал я. Дезертир.
— Не это. Это я слышала, и не раз.
— Каких слов вы от меня ждёте? — повторил конструкт.
Шерон смущённо покосилась на меня, отвернулась.
— Он был эгоистом, — сказала она в пол. — Я хочу услышать, как он… Хочу, чтобы ты попросил прощения.
Конструкт вздохнул.
— Думаете, он погиб нарочно?
— А это так? Я его любила!
— Ничто не вечно.
— Скажи «прости меня»!
Образ Филипа Ричардсона закрыл глаза и потупился:
— Смерть приходит — рано или поздно.
Ушла Шерон Ричардсон не лучше подготовленной к жизни без Филипа, чем была, когда позвонила мне в поисках праха.
Я тоже был недоволен. Конструкт ещё доделывают, а потому толика надежды остаётся. Но лишь толика.
С помощью конструкта Бирли ПТС побеседовал с Шерон, с матерью Ричардсона, его братом и двумя сёстрами. Беседы проходили в интерфейсной комнате, где Бирли, благодаря голограмме, казался убедительнее, казался тёплым, заботливым, настоящим. Он вызвал на откровенность всех техников, что работали над ПТС с Ричардсоном, вытянул у них рассказы о нём и другую ценную информацию. Я привёз его знакомых по магистратуре, коллег из МТИ и Стэнфорда. Все они поговорили с Бирли. Он расспросил и меня. Я постарался как можно более исчерпывающе и честно передать свои о Ричардсоне впечатления. Значение имело всё — даже то, что меня в нём раздражало. Филип Ричардсон слагался и из этого тоже. После каждого интервью я задерживался в интерфейсной комнате допоздна, беседуя с развивающимся конструктом.
