— А в другой раз, годика эдак три назад, надумали наши устроить на эту скотину облаву. Все честь по чести — с собаками, серебром… Стенька-бондарь всех сгоношил, сам и в лес всех повел. А как ушли облавнички, так зверюга самолично в деревню заявилась — кто видел, божились, здоровенная тварюка, с годовалого бычка. Деревенские со страху обмерли! А снежный волк, не стесняясь, по середке улицы протрусил, да и прямиком Бондареву двору. Стенькины домочадцы уж и двери скарбом домашним подпереть успели… Да только тот в сторону избы и не глянул — ограду овчарни проломил, да и погнал Стенькину отару по селу. С воем, с хохотом! Овцы мечутся, блеют, волчатина за ноги задних хватает, улюлюкает… А как выгнал за околицу, так и вовсе, в середку запрыгнул, за бока одну-двух рванул, да и разогнал всех по окрестным оврагам. А как разбежались овечки, Снежный назад, к подворью вернулся. Супружница Стенькина, Маланья, баба не робкая — а и та уж решила, смертушка к ним пришла! Деток малых в подпол попрятала… А зверь избу вкруг обошел, под окошком духовым повыл, на хлев вспрыгнул, крышу разметал, телушку полугодовалую зарезал да и в лес уволок… — дядька Ждан тяжко вздохнул, продолжая натирать кружки, и выдал: — С тех пор, с облавами на снежную стаю у наших как-то не заладилось!
Под хохоток местных, я краем глаза заметила движение за столом у магов и успевала обернуться вовремя, чтобы увидеть призывно поднятую кружку колдуна. Он же, перехватив мой взгляд, кивнул на кувшин со сбитнем подле дядьки Ждана и ещё раз качнул кружкой. Я понятливо кивнула, и, привычным резким движением головы смахнув просыпавшуюся на глаза челку, подхватила на разнос недособраные миски со стола Γната с приятелями, и поспешила проскользнуть на кухню.
Ну, вот удобный случай сам и представился.
А выйдя из кухни со сбитнем, я увидала вдруг, что сбылось давешнее предчувствие — таки не разминулись буйные лесорубы с магами. Да то и не странно — нюх меня ещё ни разу не обманывал.
Дебелый дядька стоял прямо перед столом магов, загораживая мне обзор на них, и явно уж собрался наговорить всяческого, разного-приятного. Один из тех самых боровищенских мужиков, что с самого начала нехорошо на городских гостей поглядывали. И, напряги я слух, могла бы услышать, что он там вещает, дурень, да только что мне в том за дело?
Я молча скользнула вперед. Спина чуть присгорбилась сама собой, шаг стал бесшумен, легок и плавен… Змеист. Я замерла у здоровенного мужика за спиной. Все отдалилось, оставив только важное в этот миг — чужой рокочущий бас, острый запах, могутное тело. Я ему макушкой до затылка в лучшем случае достану, мелькнула мысль — и сгинула в лютом спокойствии. Я ждала. Тихо, беззвучно.
