И если это воспитание должно быть национальным воспитанием немцев вообще, если огромное большинство всех говорящих на немецком языке, а не отнюдь не только граждане того или иного особенного немецкого государства, должно явиться перед нами, как новое племя людей, то к решению этой задачи должны приступить все немецкие государства, каждое само по себе и независимо от всех прочих. Язык, на котором впервые была высказана самая мысль об этой задаче, на котором составлены и будут составляться в дальнейшем подспорья для ее решения, на котором практикуются учителя для нее, и проходящий через все это единый символический метод, – все это у всех немцев общее. Я с трудом могу даже представить, как, с помощью каких перемен, все эти средства образования вместе взятые, особенно же в той обширности, какую мы придали нашему плану образования, можно было бы перевести на какой бы то ни было заграничный язык, так, чтобы и тогда они показались загранице не какой-то чужой и переводной вещью, но своим родным сочинением, возникающим из собственной жизни ее же языка. Но для немцев – для всех в равной мере – этой трудности не существует; для них это дело готовое, и им стоит только приняться за его исполнение.
И благо нам при этом, что еще есть различные и отделенные друг от друга немецкие государства! То, что так часто бывало для нас неблагоприятно, в этом важном деле нации послужит, быть может, даже к нашей выгоде. Быть может, ревность многих к подражанию и стремление опередить других сделают то, чего не могло бы создать спокойное самодовольство одного; ибо ясно, что то из немецких государств, которое положит начало в этом деле, приобретет преимущественную благодарность, любовь, уважение целого, что оно явится тогда высшим благодетелем и подлинным основателем немецкой нации. Оно придаст смелости всем остальным, даст им поучительный пример, и станет образцом для них; оно устранит колебания и сомнения, которые удерживают других; из его недр появятся учебники, и первые учителя этого воспитания, и оно предоставит их взаймы всем другим; и кто вторым пойдет по его стопам, тот будет вторым в славе. В утешительное для всех нас свидетельство того, что чуткость к высшим началам среди немцев никогда еще не умирала вполне, многие немецкие племена и государства доныне оспаривали друг у друга славу обладания большей образованностью; одни указывали у себя на более обширную свободу печати, свободу стать выше установившихся мнений, другие – на лучшее устройство у них школ и университетов, третьи – на прежнюю свою славу и заслуги, четвертые – на что-нибудь еще, и решить этот спор не было никакой возможности. Благодаря тому, о чем мы говорим теперь, это спор решится окончательно. Только то образование, которое стремится и осмеливается сделаться всеобщим и охватить всех людей без различия, только оно есть действительный элемент жизни и уверено в самом себе. Всякое же другое есть лишь чуждая прибавка, которую одевают лишь для большей пышности костюма, и которую не могут даже носить со вполне спокойною совестью. При этом случае непременно выяснится, где образованность, которой так хвалятся, присуща лишь немногим людям среднего сословия, излагающих эту свою образованность в сочинениях – а такие люди найдутся во всех немецких государствах; а где эта образованность достигла и высших сословий, служащих государству своими советами. Тогда мы увидим также, как нам следует расценивать проявляемое государствами там и тут усердие к учреждению и процветанию высших училищ, и побуждала ли их к этому усердию чистая любовь к образованию людей, которая ведь принялась бы в таком случае с равным усердием за всякую отрасль этого образованию и особенно за самую первооснову его, или же только жажда блеска, а может быть, и убогие финансовые спекуляции.
