О Господи, о Боже мой! | страница 61



Но поганую шкуру так и не удалось сбросить у нас дяде Андрюше, пришлось ему сбрасывать в другом месте. Не полюбила его красавица, хоть и водил он ее за околицу и целовал в сахарные уста. Воспоминание о нем отлетело легко.

Можно нанизывать счастливые истории с Пончиками — трогательные, веселые, занятные. Да, вот еще. Это было в начале зимы, когда я с рюкзаком продуктов шла к ним ночью по лесной дороге. Рюкзак ухитрилась привязать на детские санки. Тьма кромешная. Дорога — 3 км — сто раз знакомая. Санки взяла зря: они поминутно переворачивались, застревали. Дорога все хуже, и наконец — полный хаос вокруг: завалы, ямы, пни. Я заблудилась. Шел лесоповал, в лесу наездили временные дороги, которых раньше не было. Глубокая колея увела меня в тартарары. Я крутилась, что-то щупала руками, потеряла варежки. С санками и рюкзаком была совершенной раскорякой в этом черном месте.

Представила себе, как буду здесь ночевать. Так ночевал однажды мой славный Диссидент в этом самом лесу. Он был с сынком и беременной женой — шли к нам в гости из Хотилиц и заблудились. Правда, дело было не зимой — летом. И спички у них были — курильщики — зажгли костерок. Так ведь он интеллигент, что с него взять? А я старый таежный волк (волчица). Предавшись унынию, бросила сани и рюкзак, взяла из него только буханку хлеба за пазуху и искала выход из дурного сна, тыркаясь и падая, но в счастливый момент почувствовала ровную дорогу. Пошла как будто к дому. Впереди — свет! Здесь в такое время никого не может быть! К добру ли? Но раздался голос Пончика. Они встречали меня с фонариком. Вот уж не ожидала! И тут мы обнялись втроем с буханкой, сзади прилепился Добрый. До слез, правда, не дошло. «А рюкзак найдем завтра по свету…» — сказала я. — «Нет, — ответили они, — это непорядок, пойдем сейчас». Мы проходили заполночь, рюкзак нашли. «А варежки найдем весной». Толкая свой возок в хвост и гриву, добрались. Маша не спала, ждала нас.


Однажды Маше пришло письмо от одноклассницы со стихами насчет степей, коней и потерянной жизни — это лет в 18–19. (Тогда мы все письма читали вслух.) По стихам я заключила, что девочке этой надо приехать к нам. На некоторое время дело заглохло, но, когда через год мы с Машей вылетели с треклятой работы, а через полгода к нам явились Пончики, а еще через полгода приехала она, Анна, мы зажили вшестером. Она хотела, чтобы ее звали Билли, я сопротивлялась. Она не отзывалась на Анну, злилась и выдумала звать меня «начальником» — с намеком. Я старалась обходиться без имени вообще. Мы на этом столкнулись. Может быть, когда-нибудь найдется ее настоящее имя… А пока она у меня будет «Она».