-Кто ты? –спросил я.
Молчание в ответ. Потрогал лицо: ледяное. Труп. Тело лежало на шинели. Глаз к темноте начал привыкать: уже различил знаки отличия советского солдата на пуговицах. «Бедный, - сжалось мое сердце, - убит или замучен?». Пошарил по карманам в надежде найти хоть какой-то завалящий документ, письмо - ничего! Откуда человек родом? Кто? Как звать-величать?
В сыром подвале скоро пробрал холод: когда распаренный, зябкость чувствуется острее. Я сел рядом с убитым солдатом, накинув на себя его шинель.
Фон Рюллих: Господин капитан, этот пленный русский якут Черин работал под дурака. Не скрою, сумел убедить меня. На самом деле, он наверняка засланный шпион, не удивлюсь, если он и знает и немецкий язык.
Фон Рих: Последнюю точку в этой комедии поставим мы. Доставьте мне удовольствие: я буду пытать его сам. Накалите шомпол, приготовьте иглы, которые мы пускаем под ногти. Он у меня развяжет язык…
Фон Рюллих: Вот хорошие иголки…
В подвале я готовился к пыткам. Заранее стискивал зубы и «терпел» пока воображаемую боль. Послышался звук отпираемого замка и засова.
- Русс, вьиходь! – появился в просвете двери немецкий солдат.
- Тебе надо, ты и выводи, - ответил я.
Он совершенно слепо шел со свету. Заходил в подвал, выставив дуло автомата и нашаривая ногой почву.
- Шнель, вьиходь! – повторил он, наткнувшись на тело мертвого солдата.
И пока он тряс покойного, я опрометью, кошачьими шажками, как это с малых лет умеет делать любой охотник в тайге, шмыгнул к выходу. Краем глаза еще видел, как солдат тыкал дулом в мою шинель, висящую на гвозде: «Рус, аускан, шнель»!
Ох и дал я теку: во всю прыть в темный лес за околицей! Слава-айхал южному лесу с его густыми пышными зарослями! Слава-айхал, укрывшему меня духу темного Леса!
СНАЙПЕРСКАЯ ВИНТОВКА.
Родная ты моя,
Пятизарядная винтовка!
Кун Дьирибинэ.
В Якутии лес редкий, от сильных ветров и морозов много валежника. На юге деревья растут густо, пышно, ветки раскидистые. Дремучий лес, в котором былинный богатырь Илья Муромец и изловил Соловья-разбойника. Не будь такого леса, быть бы мне в лапах врага. Еще некоторое время за мной шла погоня, за спиной слышалась стрельба, все отдаляясь, стихая: на мотоцикле фрицы здесь не развернутся, а пешим им за мной, в легкую преодолевавшим десятки километров по родной северной тайге, не угнаться. Воздух такой свежий! А воля - сладка! Да здравствует она, вольная воля!
Наступило утро. Я, наконец, прилег: очень хотелось спать. И есть. Но есть было нечего, а спать нельзя. Разогнал дрему, и нова вперед. Вышел к открытому полю. Сгоревший немецкий танк со сбитой башней и склоненным дулом стоял посредине, вокруг него лежали тела убитых фашистов, валялись кругом стрелянные гильзы. Бой был здесь кровопролитный! Вдали виднелись остатки деревни с голыми песками и трубами от сгоревших домов. Сделал еще несколько шагов - наши окопы. Ящик с настрелянными минами. Блиндаж. В углу – вещмешок. Открыл – две банки концентрата и черствый, но не заплесневевший хлеб! Вот повезло! Нашел солдатскую каску, почистил ее: теперь это котелок. В углу блиндажа стоял бачок с водой. Зажигалку нашел в кармане навсегда отвоевавшего фрица: в одном из его карманов фотография лежала – он, видно, жена и ребенок на фоне добротного дома. «Зачем ты сюда притащился?! Зачем?! – не выдержал я: - Мы тебя не звали! Мальчишка без отца остался, кто виноват?!». Положил фотографию обратно: пусть хоть так семья будет с ним. Человек тоже.
