Большерѣцкой исправникъ, коллежскій регистраторъ Сумкинъ, былъ маленькой, хромой мужичокъ, самой низкой и подлой души, почти вѣровавшій въ Антона Григорьевича и всегда готовый перенести отъ него всякую брань иобиду. Объяснивъ, съ видомъ величавшаго подобострастія и робости, отказъ Тареи, онъ едва не упалъ въ обморокъ, увидѣвъ вспыхнувшій на лицѣ своего повелителя огонь гнѣва ярости.
"Неблагодарные, мошенники! -- завопилъ Антонъ Григорьевичъ, кинувъ въ Сумкина Чети-Минеею.-- Я за васъ умираю на дѣлѣ, чтобы вы были спокойны да счастливы, а вы? Что вы дѣлаете со мной? Хотите меня по міру пустить!"
-- Простите великодушно, ваше высокоблагородіе! Все будетъ исправлено!
"Подлецъ ты, мошенникъ! Все будетъ исправлено! Ты этого не хотѣлъ для меня сдѣлать? Я тебя заставлю думать о твоей обязанности."
-- Ваше высокоблагородіе! я бы со всѣмъ усердіемъ, да вѣдь острожекъ Тареи дѣйствительно самый бѣдный....
"Да, бѣдный, потому что тутъ дѣло шло о моей выгодѣ, а не о твоей. Я слышать этого не хочу!"
-- Что же мнѣ дѣлать, ваше высокоблагородіе?
"Что дѣлать? А вотъ что:"
Антонъ Григорьевичъ обернулъ Сумкина къ дверямъ и вытолкалъ его въ шею.
-- Добро же ты, шельма Тарея! -- ворчалъ Сумкинъ, выходя изъ дома начальника: -- я теперь изъ тебя сокъ вытоплю; я посмотрю, какъ ты не отдашь мнѣ всего, да еще и съ сотенными процентами!
"Что такъ обезпокоились, Антонъ Спиридоновичъ? -- спросилъ Сумкина попавшійся къ нему навстрѣчу фельдшеръ.
"Ахъ это вы, Алексѣй Пантелѣевичъ! -- вскричалъ Сумкинъ, бросясь обнимать Шангина.
-- Извините, любезнѣйшій, въ потьмахъ-то и не вижу! Даннымъ-давно не видалъ! Какъ поживаете?"
-- Слава Богу! А откуда изволите путь-дорогу держать?
"Отъ начальника, любезнѣйшій! Признаться, сегодня провинился, не много, такъ побранилъ, да и подзатыльникъ еще скроить изволилъ. Да брань на вороту не виснетъ, и отъ отца все стерпѣть можно, а вѣдь онъ у насъ не начальникъ, а отецъ!"
-- Правда ваша, Антропъ Спиридоновичъ, правда, что отецъ!... А за что онъ васъ побить изволилъ?
"Да за мошенника Тарею".
Сумкинъ разсказалъ въ чемъ дѣло.
-- Это мнѣ извѣстно, Антропъ Спиродоновичъ! -- говорилъ Шангинъ. -- Тутъ вы ни сномъ, ни духомъ не виноваты.
"То-то и есть, Алексѣй Пантелѣевичъ! Если начальникъ будетъ говорить съ вамъ объ этомъ, такъ, пожалуйста, замолвите золотое словечко, а покамѣстъ возьмите это серебряное колечко.-- Такъ пришлось складно сказать."
При сей подьяческой риѳмѣ, Сумкинъ всунулъ въ руку Шангина кошелекъ съ серебряными деньгами.
