"Спите трупы! Подъ землею
Сонъ спокоенъ и глубокъ!
Ни съ напастью, ли съ бѣдою
Незнакомъ вашъ уголокъ."
"Мать сыра земля защита
Вамъ отъ снѣга, отъ дожжа;
Ею ваша грудь закрыта
Отъ стрѣлы и отъ ножа."
"И не встрѣтятъ ваши очи
Взглядъ кровавый палачей,
И подъ мракомъ бурной ночи
Не подкрадется злодѣй!"
"Спите, трупы! Подъ землею
Сонъ спокоенъ и глубокъ
Ни съ напастью, ни съ бѣдою
Незнакомъ вашъ уголокъ!"
Пропѣвъ сію пѣсню дикимъ, нечеловѣческимъ голосомъ, цыганка опустила по-прежнему половицу, и, потерши рукою лобъ, сказала весьма спокойно: "Ну! дѣло кончено! Утонули, да и только! Пусть ищетъ, кто хочетъ!"
Между тѣмъ мичманъ и Марія хотя возвращались тою же тропинкою, но уже не съ прежнимъ удовольствіемъ смотрѣли на окружавшую ихъ великолѣпную картину. Странное и близкое сходство Аграфены съ Мариною возобновило въ душѣ мичмана уснувшую тоску о потерянныхъ имъ родителяхъ. Марія, смотря на его задумчивость, также пріуныла. Долго они шли, не прерывая молчанія; наконецъ мичманъ спросилъ Марію: "Я думаю, жизнь этой женщины совершенно извѣстна здѣсь?"
-- Извѣстно только то -- отвѣчала Марія -- что она пріѣзжая, и что точно дочь какого-то мѣщанина, по крайней мѣрѣ, такъ сказывалъ и покойной мужъ ея. Говорятъ также, что она съ мужемъ своимъ жила весьма дурно; что она женщина весьма хитрая; что почти никогда не ходятъ въ церковь, и слыветъ колдуньею. Мнѣ въ дѣтствѣ такъ много наговорили объ ней, что и теперь еще, при встрѣчѣ съ нею, какъ будто раждается у меня въ душѣ какое-то темное предчувствіе....
"Можно ли, Марія, вѣрить мечтамъ дѣтства? Ты, слава Богу! не испытала бѣдности, и не знаешь ея пагубныхъ слѣдствій: она портитъ иногда самое доброе сердце. Я увѣренъ, что если постараться -- что я непремѣнно и сдѣлаю -- если постараться улучшить состояніе Карауловой, то о ней заговорятъ совсѣмъ другое. Та глубокая чувствительность, съ которою она приняла самое маленькое одолженіе, показываетъ, что сердце ея способно чувствовать добро, и это-то совершенно увѣрило меня, что сходство ея съ Мариною есть только игра случая."
-- Пусть такъ будетъ, Викторъ, но все я прошу тебя: будь съ нею осторожнѣе. Моя покровительннца, помню я, говорила мнѣ однажды, что точно иногда сердце предчувствуетъ будущее несчастіе.
"Это правда! -- сказалъ съ улыбкою мичманъ, стараясь принять на себя веселый видъ. -- Я самъ въ эту минуту имѣю самое вѣрное предчувствіе....".
-- Какое же?
"Что мы опоздаемъ къ обѣду и что имянинникъ нашъ, Антонъ Григорьевичъ, будетъ на васъ сердиться...."
