Но не это занимало Гелля Коллинза, стоящего на верхнем ярусе колокольни. Он зорко следил за объятым пламенем домом капитана Преображенского, будто не горящая улица была перед ним, а карточный стол, за которым разыгрывалась сложная партия в покер. И смертный приговор, вынесенный им Купеческой, не сбил ни одной карты в этой игре. Корчившаяся в огне улица была лишь очередным ходом, правившим его прежнюю ошибку.
В треуголке, одетый в индиговый камзол, капитан «Горгоны» наблюдал в подзорную трубу и улыбался усталой, а вернее, горделивой улыбкой сорвавшего банк игрока. Пальцы отстукивали по перилам пляску святого Витта.
Собрав морщины на лбу, Гелль отошел к стене и оперся о нее правой рукой. Взгляд его продолжал зачарованно низать пунцовое зарево, а с губ слетело:
− Бог всегда на стороне сильного…
Затем он откинул ниспадающий плащ, разогнал сутулость и широко, как портовые норы, открыл глаза. Было похоже, будто, сметая преграды стремительностью всепроникающего взора, старик заглянул в необозримую даль. Мгновение спустя смиренную тишину взорвал глумливый, раздирный хохот.
Вспугнутое воронье бултыхнулось с колокольни и заплескалось плотной черной рябью, треща крыльями, рассыпая карканье и тревогу. Хохот подхватило и завертело многократное эхо, дробя о стены и своды храма. Странно и жутко было смотреть на это застывшее лицо, внимать нечеловеческому смеху, казалось, уже не одной, а тысячи глоток.
Неожиданно, подобно абордажным крючьям, пальцы впились в перила. Коллинз смолк, насторожился, глаза сухо блеснули, среди рыдания затихающего эха он уловил топот гонимых ног, взбегающих по ступеням, и прерывистые всхрипы, схожие с глухим ворчанием взявшего след пса.
Мамон ядром бросился к американцу:
− Отрылась евона грамота, капитан. На пристань оне подались… Сам понимаешь, светиться − грех, усекут − вилы нам.
Рысий треух сполз впритык к зарослям бровей. Пятерня рукояток пистолетов топырилась за ременным поясом, схваченным натуго.
− Согласен, не ори. Зачем сюда притащился? − тяжелый, как надгробная плита, взгляд придавил Мамона.
− А разве по мне не видать, что я маленько поиздержался?
− Черт, это похоже на вымогательство, сынок. Грубой игры захотел?
− Не гомонись, капитан! Я завсегда сказываю: жируешь сам − дай подкормиться другим.
Гелль холодно улыбнулся:
− Приспусти паруса. Мы еще ни о чем не договорились.
− А мы и не договоримся, покуда я не увижу своих кровных… Ежли не подкатишь с деньжатами ко мне, придут к тебе − заколотить в гроб. Усек?
