Андрей Сергеевич повернулся, подмял небритой щекой треуголку, лежавшую рядом. Впервые им переживалось по-настоящему тяжелое несчастье, поправить кое было немыслимо, виною которому был он сам.
− Вашескородие, вот, за водицей вам бегал, − фигура денщика грибом выросла пред Преображенским. − Ох, потом-то как изнялись… Испейте, ей-ей, полегчат, ну-с!
Руки старика не замедлили поднести медный ковш.
− Пожар по нашей вине? − выстрелил вопросом капитан. Ковш трепетнулся встревоженной уткой в руках Палыча, глаза виновато моргнули.
− Не вели казнить, батюшка! Вот те крест, Андрей Сергеич, не мой сей грех, не мой… − начал накрещиваться денщик.
− Не тяни жилы, дурак, и так тошно. Ответ на «Орле» дашь!
Денщик скорбно поддакивал, швыркал сизоватым носом, но вопросы втыкал:
− А со скотинушкой что прикажете делать, Андрей Сергеич? Уберег, ить, я ее, родимицу, ровнехонько всю! Не бросать же, а-а?..
− Продашь, и немедля, хоть бы и Карманову. Паруса ставить время. Ну, трогай, на пристань пора. Да груни потише. И вот что, поезжай через Рождественку, кобылу отогнать надо, шут бы ее взял, наблажную.
− Знамо дело, вашескородие. Не извольте головушку маять, причалим. Делов-то…
Старик ругнулся сквозь зубы на ерепенившегося гнедка и пристягнул вожжами. Телега вздрогнула и, петляя меж брюхатыми скарбом подводами погорельцев, загремела колесами.
Капитан посмотрел на широкую, с сутулиной спину Палыча и устало прикрыл веки. Недосказанное мямленье слуги было честным, однако уж слишком горьким. Преображенский пуще сомкнул глаза, чтоб не выдать слез.
Но сквозь соль их он скорее увидел, чем почувствовал, как затянулось грядущее необъятной тенью. И не знал Андрей, был ли то сумрак неведомых гор, щербатые гребни которых терялись в туманной выси, или стеной всклубились тучи, и за ними шествовал гибельный мрак… Да только мрак этот чернее черного ширился на глазах, медленно, но неизбежно пожирая светлые дали. И сколько ни пытал свой взор капитан, силясь проглядеть сию толщу, − напрасно; лишь гулко свистел ветер в ушах и стонал на все голоса. И вдруг небеса взорвались алым сиянием из-за далеких кряжей, и сердце Преображенского сжалось: он увидел, как птица без глаз тяжело вылетела из багряной тьмы.
Андрей перестал дышать, а она прошла безгласым горевестником над его головой, взявшаяся ниоткуда, ушедшая в никуда.
