Я поморщилась и нащипала еще трав из пучков.
— Ну, бежим, посмотрим, что там с сестрой твоей.
Бежать не пришлось — у кромки леса нас дожидалась расписная телега, на которой внуков мельника обычно возили в школу при Старом Замке. Семья мельника считалась зажиточной, поэтому все внуки Огнеда сызмальства обучались грамоте. С молодой красавицей Келдой мы не были близко знакомы: родня мельника мнила себя знатью и не якшалась с отребьем вроде меня. Мельница и огромный дом Огнеда стояли в самом конце деревни, у речного порога, поэтому с Келдой мы могли видеться только на ярмарках, где она не то что не здоровалась со мной, но даже едва ли замечала с высоты своего положения. А в последнее время я вообще ее не встречала: Мира как-то обмолвилась, что Келду взяли в услужение к лорду Хенрику в Старый Замок. Уж как загордилась ее мать! Просто диво дивное, как она могла снизойти до того, чтобы позвать ведьму в свой дом.
Судя по ее бледному встревоженному лицу, дела и впрямь были плохи.
— Илва, — прошептала бескровными губами Марта, мать Келды. Располневшая от сытой жизни женщина приходилась старшей дочерью скорняку Гиллю. — Помоги моей девочке.
— Что случилось? — я уже мыла руки в большой глиняной миске у порога.
— Не понимаю, — ее взволнованный голос срывался и дрожал, когда она провожала меня в большую, светлую комнату Келды. — На прошлой неделе приключилась с ней хворь — животом маялась. Она сказала, что лекарь из Старого Замка давал ей горькие зелья и отправил домой подлечиться, но ей стало хуже.
Келда лежала на взбитых подушках, бледная как молоко. Ее темно-русые волосы взмокли и облепили лицо, на лбу блестела испарина. Я тронула ее лоб — горячо. Не похоже на обычную желудочную хворь, но проверить надо.
— Что с ней, Илва?
— Пока не знаю. Можете оставить нас одних? — попросила я.
Волнение матери передавалось и мне, а стоило бы сосредоточиться и хорошенько подумать. Эх, если бы при мне была чудесная книга!
За женщиной захлопнулась дверь, и я глубоко вздохнула, заставляя себя успокоиться. Смочила белое полотняное полотенце, отерла девушке лоб, а затем растерла в руках стебли стоцветника, которые источали резкий запах, и поднесла к носу больной. Келда застонала, ее голова заметалась, но я своего добилась — она открыла глаза. Мутноватый взгляд девушки остановился на мне.
— Илва? — беззвучно шевельнулись сухие губы, но лицо ее резко перекосилось, словно от боли, бледная как мрамор ладонь метнулась к животу. С ее губ сорвался тихий стон.
