Нет ее вовсе, любви-то. Мужики придумали, чтобы бабы верили.
И чтобы юбки повыше поднимали, — в моем воображении договорила сердитая Ульва, но я не стала озвучивать Энги эти слова.
Тур повернулся теперь уже на другой бок и громко засопел.
— Ну, нет так нет.
Я вздохнула и закрыла глаза, натянув одеяло до самого подбородка. Разбушевавшееся сердце никак не унималось, колотясь теперь где-то в животе. Несмотря на усталость, сон почему-то вовсе не шел.
Судя по тому, как ворочался на постели и терзал кулаками подушку Энги, ему тоже не спалось. Но его-то можно было понять: он привык возвращаться домой за полночь и спать до полудня.
— А ты? — слова вырвались у меня раньше, чем я успела сдержать свой язык.
— Что? — буркнул Энги, хотя прекрасно понимал, о чем я спрашиваю.
— Любил кого-нибудь?
Его сопение стало еще громче — что твой котел на печи, с которого вот-вот сорвет крышку.
— Было дело.
— И кто она? — улыбаясь, коварно повторила я его же вопрос.
— Кто-кто… Ты ж сама сказала: нет ее, любви-то. Бабьи выдумки. Спи уж.
— А она…
— Спи, сказал.
Я хихикнула и отвернулась к стене, перебирая в памяти всех деревенских девиц, одна из которых могла приглянуться юному Энги. А может, это кто-то из ныне замужних? Ведь больше пяти лет прошло с тех пор, как он покинул Три Холма.
Надо бы спросить у Миры. Она-то жила здесь с самого рождения, а сплетни — ее самое любимое занятие. Наверняка она что-нибудь слышала о пассии Ульвиного сына. Рассудив так, я прислушалась к сбивчивому дыханию Энги и попыталась восстановить собственное.
Удастся ли сегодня уснуть?
Проснулась я, по обыкновению, вместе с заливистыми петушиными криками. Небо за окном лениво серело, бросая в избу темные тени от высоких сосен — занимался рассвет. С опаской поглядывая на спящего Энги и борясь с зевотой, я поспешно выскользнула из ночной сорочки и переоделась в домашнее платье, натянула теплые чулки, зажгла свечу, разгоняя сонливый полумрак, и принялась растапливать печь, чтобы согреть воды для умывания и приготовить завтрак для Энги.
Едва комната наполнилась теплом, он заворочался и, раскинув длинные руки в стороны, сбросил с себя одеяло. Я подошла ближе, чтобы поправить его, и невольно скользнула взглядом по темному следу от плети на шее. Сама не понимая, что делаю, я осторожно присела на край лежанки и легонько провела пальцами вдоль вздувшегося рубца, невольно задевая ритмично пульсирующую вену, которую пересекал шрам. Шея Энги была крепкой и мощной, как у взрослого мужчины, но расслабленное во сне лицо казалось мягче и моложе, чем при свете дня. Похоже, Энги очень старался выглядеть взрослым и грозным, но сейчас, когда его широкие темные брови не съезжались хмуро к переносице, а жесткие губы не кривились в некрасивой ухмылке, он казался обычным парнем не старше двадцати пяти лет. Я бездумно очертила кончиками пальцев линию шрама на его скуле, и в этот миг Энги открыл глаза.
