— Я расскажу тебе когда-нибудь. Но не сейчас.
— Как скажешь, — хоть я и умирала от любопытства, но лезть в душу Энги не стала. — Ты моешься первый?
Неловкость, зародившаяся между нами этим вечером, продолжала цвести буйным цветом и к ночи. Мы едва не столкнулись лбами, когда одновременно пытались вытащить из чулана бадью; Энги едва не ошпарился, снимая с огня ведра, потому что я вертелась у него под ногами, доказывая, что это моя работа; я не знала, куда деть глаза, когда он принялся стаскивать с себя рубаху, так и не решившись выставить меня за дверь, и выскочила в сени, пылая как солнечный закат, совершенно позабыв прихватить с крючка свою теплую овчину. К тому времени, как Энги вымылся, я уже успела совершенно окоченеть от холода. Зато он сам вычерпал за собой воду, пока грелись ведра для моей купели, а затем без лишних слов отправился в сени, чтобы дать возможность вымыться мне.
Когда мы, наконец, в полном молчании улеглись по своим постелям, я с облегчением задула свечу: пусть темень скроет нелепо горящие щеки. Однако неловкость, заполонившая теперь всю комнату до отказа, лишь сильнее надавила на грудь, мешая свободно дышать. В кромешной тьме я отчетливо слышала хрипловатое дыхание Энги и даже готова была поклясться, что различаю гулкое биение его сердца.
— Илва…
Я замерла, не решаясь шелохнуться.
— Что?
— А ты… когда-нибудь… ну… — он запнулся, явно смущаясь своих слов, а я почувствовала свое собственное сердце, колом вставшее у самого горла.
— Что?
— Ну… кхм… когда-нибудь влюблялась?
— Что?.. — мои щеки вновь запылали пожаром — и как не подожгли подушку до сей поры?
— Кхм… ничего… забудь, — вздохнул Энги и, шумно скрипнув лежанкой, отвернулся к стене.
Мне вспомнились ласковые слова Хакона, вспомнилось прикосновение его красивых, четко очерченных губ к моим губам, вспомнилось, как трепетало мое сердце при мысли о том, что я стану его женой. Вспомнились и собственные горькие слезы, когда открылся жестокий обман.
— Влюблялась, — ответила я после долгой паузы, сама не зная, зачем. — Только обожглась больно.
Дыхание Энги замерло, ни единого шороха не доносилось до моих ушей с его стороны. Я молча кусала губы, вспоминая, как плакала на груди старой Ульвы, а она гладила меня по голове и шептала, шептала, шептала…
— Кто он? — негромкий голос Энги заставил меня вздрогнуть, развеивая тяжелые воспоминания.
— Неважно.
— Он из нашей деревни?
— Да, — я помолчала, припоминая слова, которыми утешала меня Ульва. — Глупости это все.
