Попросил:
— Скажи сама.
И сказала Лиса:
— Самое горькое в жизни — это попросить у тебя баранинки.
— Это почему же?
— Ха, попросишь, а ты не дашь, вот это и будет самое горькое.
— А вот и неправда твоя, — сказал Волк и отодрал от своего барана заднюю ногу, подал Лисе в окошко. — Попросить у меня баранины не самое горькое в жизни. Перец в жизни самое горькое. Ошиблась ты.
— Верно, — согласилась Лиса. — Ошиблась я. Правильно ты говорил: перец в жизни — самое горькое. Но ведь ошибиться всякий может, и я тоже.
— То-то, в другой раз не спорь со мной,— сказал Волк и, взвалив на плечо барана, понес домой.
И когда уже влезал в свое волчье логово, вдруг вспомнил, что он не хотел даже позволить Лисе дотронуться до своего барана, а тут, нате-ка, пожалуйста, сам, как букет цветов, протянул ей в окошко самую лучшую жирную заднюю баранью ногу.
— Нет, — сказал Волк, — самое горькое в жизни — это когда обведут тебя, дурака, вокруг пальца, а ты догадаешься об этом уже только дома.
Прилетела Сорока к речке напиться, а по речке нефть синими кругами плавает. Испачкалась в ней Сорока. Попробовала отмыться, еще больше испачкалась, сама на себя не похожа стала.
— Как же, — говорит, — я теперь в рощу заявлюсь? Меня же засмеют все.
Но домой лететь надо, не будешь же у речки без дела сидеть. Прилетела Сорока в рощу, а ее не узнает никто. Говорят друг другу:
— Смотрите, как она похожа на нашу Сороку: и глаза такие же, как у нашей Сороки, блудливые, и хвост длинный, а платье не ее. Что за птица такая?
Спрашивают у Сороки:
— Ты наша Сорока?
А она головой качает — дескать, что вы!.. И крыло в сторону отставила — дескать, как вы даже могли подумать такое! А сама — ни звука. Скажешь слово, узнают по голосу и начнут смеяться:
«Ты уж и попить аккуратно не смогла, выпачкалась».
Молчит Сорока, немоту на себя напустила. И вскрикнул тут Кобчик:
— Да какая же это Сорока! Это же Птица Заморская. Смотрите, она даже языка нашего не знает.
И подлетел к Сороке:
— Ты из-за моря, да?
И закивала Сорока головой — дескать, конечно, из-за моря, откуда же мне еще быть. И сразу оказалась в почете. В Гореловской роще любят гостей встречать, особенно заморских. Еды всякой нанесли, угощают Сороку:
— Отведай, что едим мы. У вас за морем, наверное, не едят такое. У вас там все заморское.
Кивает Сорока черным клювом — дескать, конечно, у нас за морем все заморское. А сама вот ест, вот ест. Глядят все на нее и улыбаются: видать, по вкусу пришлась Птице Заморской еда наша.
