— Иди, Михайло Иваныч, один. Две шкуры с Суслика все равно не снять, а одну с него ты и сам стащить сумеешь.
Услышал Медведь, что сказал Волк, и тоже остановился. Сказал:
— А мне что разве больше всех надо?
Сказал и отпустил Суслика. И остался жив Суслик. До сих пор живет, по степи нашей бегает.
Шел Волк из деревни и нес на плече барана, а Лиса высунулась из окошка, машет лапкой:
— Во-олк, что мимо-то идешь? Сверни на минутку. Чай ты устал. Посиди у меня на завалинке.
«Ох,— думает Волк, и хитра же Лиса. Баранинки моей отведать захотела, потому и зовет посидеть у нее на завалинке. Но и я не дурак, чтобы делиться с нею моим бараном. Я за ним во-он куда ходил, в меня даже стреляли два раза... На завалинке я у нее, конечно, посижу, но до барана моего даже дотронуться не позволю: я баловству не потворщик. И все-таки интересно посмотреть, как она меня объегоривать будет».
Так Волк подумал, а вслух сказал:
— Можно и отдохнуть. Я и впрямь устал. Путь не близкий, да и ноша не из легких.
И свернул к Лисьей избушке. Расстелил своего барана во всю длину на завалинке: пусть поглядит Лиса, губами почмокает, — а сам сел рядышком и пот со лба лопухом вытирает и понечаянности по губам провел, поморщился:
— Фу, горький какой.
А Лиса так и встрепенулась вся:
— Это лопух-то горький? О, тогда ты, милый, не знаешь, что такое настоящая горечь. До таких лет дожить и не знать! Да-а!
— И что же тогда?
— Ишь ты какой! Как ты легко узнать хочешь что вжизни самое горькое. Ты посиди, пошевели мозгами и догадайся.
И приложил Волк лапу ко лбу, погрузил себя в думу. Долго сидел, шевелил мозгами, догадался:
— Кора осиновая.
— Правильно, сказала Лиса. — Ох и горькая кора осиновая. Я один раз попробовала и сказала: нет, пусть ее зайцы едят, они глупые. Но не это в жизни самое горькое.
— Что же тогда?
— Э-ка ты, ушлый какой. Как ты легко узнать хочешь, что в жизни самое горькое. Ты посиди, пошевели мозгами и догадайся.
И опять приложил Волк лапу ко лбу, погрузил себя в глубокую думу. Долго сидел, шевелил мозгами, догадался:
— Перец красный!
— Правильно, сказала Лиса. — Ох и горький красный перец. Я один раз попробовала, и три дня косоротилась, зато уж знаю теперь, что такое перец. Но не это в жизни самое горькое.
— Что же тогда?
— Ишь какой ты, а! Как ты легко все-таки узнать хочешь, что в жизни самое горькое. Нет, ты посиди, пошевели мозгами и догадайся.
И приложил Волк опять лапу ко лбу, погрузил себя в самую глубокую думу. Долго сидел, шевелил мозгами, но так ни до чего больше и не додумался.
