- Да, видно, пришла пора, чтоб и меня в конце концов придушили...
Я разглядываю злосчастный пистолет и прячу его в карман.
- Вчера видел сон, - продолжает Соломин. - Плыву я в лодке деревянной по какой-то странной реке. Вода черно-красными полосами. Причем река впадает в грот, в скале вырубленный. Искусственный грот - даже следы от кайла видны. Я сопротивляюсь, но сил нет, а течение сильное. Да еще вода эта черно-красная, как чернила с кровью... Проснулся в холодном поту. Ну, думаю, все - скоро приплыву...
- Типун вам на язык! - обрываю я стариковские причитания. - Что тут произошло в конце концов? Кто-нибудь может мне внятно объяснить?!
- Это, голубчик, сюжет для рассказа, - качает растрепанной сединой Соломин и смотрит на меня сквозь круглые стекла очков, как филин. - Ты бы такого не выдумал. Тут страшная женская месть, поводом для которой послужили события без малого семилетней давности. И событие-то было не ахти какое. А вот видишь, как все повернулось...
- Да что повернулось? Какое событие? - взрываюсь я. - Что вы церемонии разводите?
- Аня твоя хотела меня убить, потому что я не пустил ее в большую литературу, - одним духом выпаливает дед.
- Чего-чего? - у меня аж шея выворачивается от такой новости.
- Наврала она тебе про публикации в "Юности", - растолковывает мне Соломин. - Не было никаких публикаций. Мы в свое время разрешения не дали, вот и не напечатали ее творения. Хотя творения были. Пара повестей. Деталей уже не помню, но что-то там было про тюрьму, про убийство... В общем, мрак какой-то. Так называемая разоблачительная литература. Вот мы и зарубили. Как в свое время Солженицына и Домбровского. А раз я "приговорил" ее повести, то теперь, спустя столько лет, их автор решила приговорить меня. Но уже в прямом, а не в переносном смысле, - объясняет дед и закуривает.
- Бред какой-то! Шиза! - кидаю взгляд на лежащую все так же - крестом Анну и подхожу к окну, чтобы раскрыть жалюзи...
- Да. Наверное, я сумасшедшая, - подает наконец голос Кармен, не поднимая головы, и я цепенею: - Сумасшедшая, - продолжает Кармен каким-то новым, неожиданным тоном, - потому что живу в другом мире, где действуют другие законы.
Не ваши. Вы боретесь за величие державы, из-за столов не вылезая и не успевая протрезветь. А я живу, чтобы не подохнуть.
Кармен наконец приподнимается и облокачивается на обнажившуюся руку.
- Я не хотела, чтобы меня превращали в скотину, и убила родного мужа, которого когда-то любила. А он отец моего ребенка... Меня бросили в зону, где главное было - выжить. Ни о каком человеческом достоинстве там и речи не могло быть. В зоне из меня делали животное. На пересылке (там вертухаи - мужики) меня в бане семь человек трахнули. Все порвали. Еле живая уползла. Один Бог знает, как я выдержала и не сдалась. Но еще там, в карцере, полном крыс и ледяной воды, я поклялась, что расскажу всему свету об этом зверинце. У меня сейчас двух ребер нет. И девять зубов фарфоровых. У вас, Виктор Алексеевич, наверное, вставных меньше. А ведь вы лет на тридцать пять старше меня... Ребра в драках раскрошили... Я была наивной дурой или шизой, как вы изволили выразиться, потому и поклялась при всех наших бабах, что пойду на панель, если не напечатаю где-нибудь в журнале свои "записки из мертвого дома". Тогда уже можно было - державные гайки чуть ослабили. Потом я забыла об этой клятве. А подружки - пиявки да лягушки - помнили. В Москве я моталась по всем редакциям, предлагала свои опусы. Меня направили к вам. Хорошо, что вы это помните, Ваше превосходительство. Я стояла в приемной, когда вы разговаривали с помощником. "Ну что мы будем множить в печати эти еврейские обиды!" - вот ваше резюме.
