- Проститутка? - спрашиваю как можно спокойнее, но в груди моей что-то больно сжимается.
- Да. - И она оценивающе оглядывает меня от фуражки до мокрых туфель. Я работаю там, где ты, наверное, сейчас живешь, - в "Интуристе".
- У тебя такая работа!.. И ты пишешь такие стихи?!
- Это не мои стихи - Аркадия Сурова. Ты его не знаешь. А я пишу прозу.
- Как это? - Туман накрывает мою военную голову.
- А так. Старым дедовским способом: ручку беру, лист бумаги и вывожу длинные строки из слов и знаков препинания...
Вот это засада!
- И что ты уже написала?
- Да немного пока. Две повести. Они опубликованы в "Юности".
- О чем повести?
- О смерти... Ты офицер, ты должен ощущать запах смерти здесь, на Кавказе. Он разлит в воздухе, как вино в старом погребе.
В глазах ее нет безумия, говорит холодно и спокойно. Но я не чувствую того, что чувствует она. Мой славянский круглый нос улавливает лишь слабое дуновение ее духов и сигаретный дым.
- Это потому, что война, - говорю осторожно.
- Может быть, - она смотрит на меня в упор. И от этого мое лицо начинает гореть. - Ты что-нибудь знаешь о войне?
- Эта для меня четвертая, - я наливаюсь уверенностью, - начинал в Афгане.
Здесь, на Кавказе, шестой год уже. Все "горячие точки" прошел, исключая Карабах.
Почти полный набор...
- Для "афганца" ты слишком молодо выглядишь, - в ее голосе сквозит недоверие.
- Я прожил короткую, но яркую жизнь, - неожиданно вываливается из меня газетный штамп. - Плюс заспиртованность организма.
- Убивал когда-нибудь? - и смотрит на меня, не мигая.
- Нет, мое оружие - слово, - выдаю еще один трафарет. - Я военный журналист.
- О-о-о, - впервые удивляется она. - Поэтому ты бываешь на брифингах. А я думала, ты охранник... И о чем пишешь, если не секрет?
- Почти о том же, о чем и ты. О любви и смерти. Вернее, о любви к Родине и о презрении к смерти, - и пытаюсь улыбнуться.
- Смерть нельзя презирать, - это сказано спокойно, без напуска. - Она заслуживает уважения и недостойна ни смеха, ни презрения... Ты был здесь в первые дни боев?
- Был. Я работаю в пресс-службе территориального управления федералов. И в курсе дел... Но что-то не хочется говорить об этом. Давай лучше о любви.
- Любовь придумали русские, чтобы денег не платить, - и она впервые обнажает в улыбке зубы. Красивые зубы страстного рта.
- Сколько ты стоишь? - спрашиваю, скрывая волнение, и глаза мои скользят по стройным ногам, обтянутым джинсами.
- Я не продаюсь, - она произносит это манерно низким голосом и встряхивает зайорошенными снегом волосами. В ее глазах - лед. Выдержав паузу и дождавшись моего смятения, добавляет. - Но какая-то небольшая часть меня может сдаваться в аренду. По цене двадцать долларов в час. Можно в рублях, по курсу.
