. Они соединились, чтобы привести многих из врагов к смерти.
Так как тёмные [варвары] не могли согнуть их души, эти глупцы установили перед воротами достойной сострадания крепости двухколесную повозку, наполненную высушенной травой. Подобно тому, как перед молниеносным ураганом над сельской местностью тихая ночь сменяет красоту высокого неба Феба и никому не следует, смеясь, пренебрегать своим домом, так же и дым скрыл дозорную башню с катапультами, погрузившимися на некоторое время в жар с громоподобным треском. Чтобы ястребы не погибли от гибельного дыхания костра, каждый [из двенадцати] отпустил поводья и позволил своим уйти. В то время, как все хотели его погасить как можно быстрее, не хватало сосудов, которыми можно было бы зачерпнуть влагу из потоков. Ведь они в дерзкой вылазке не страшились более никакого датчанина, который не осмелился бы коснуться угодий исповедника, ввиду совершенных перед этим, заслугами святого, чудес. Ибо не располагали они ничем, кроме разве что единственной небольшой бутыли, выбрасываемая из которой на высоко вздымающиеся костры светлая вода Сены тщетно растрачивалась на них, убегая из держащих её пальцев. Обезоруженный Нептун погибал от хромого Вулкана. Огонь скачет над башней и уничтожает её всю. Дубовые брусья издают громкие стоны, превозмогаемые огнем, так как костер оказался более повелительным, чем битва[126]. Воины её покинули и вступили на оконечность, оставшуюся от моста. Они выстроились и завязали новые бои, лютые с лютыми [врагами], пока Феб не склонил голову к морскому глубоководью. Метательные копья, камни и быстрые дротики[127], все вместе отправляли народ, враждебный Богу, позавтракать у Плутона в урне. Однако, поскольку он не мог одолеть в такой борьбе, то принялся кричать [двенадцати] воинам: «С доверием поспешите к нашим, мужи, ничего не бойтесь!» Но пустые были [эти обещания]. О горе! Они верят этим речам скверных притворщиков, надеясь, что смогут себя выкупить значительной ценой; по правде говоря, им не оставалось ничего другого в этот день. Увы, беззащитные, они достались мечу дикого племени, и на небо отправились их души в мертвенно-бледном потоке; они примут пальмовую ветвь мучеников и дорого доставшийся венец.
[южная башня рушится] Стихи 565-597
Вскоре, оставшись один, Эрвей[128] предстал перед взором язычников. Его сочли королём из-за блистательной внешности и красивого лица, и потому разбойники сберегли его [в надежде] на дары от него. Повсюду [его] взгляд различал распростёртых умерщвлённых любимых товарищей. Подобно льву при виде крови, он сам приходит в ярость, пытается ускользнуть от держащих [его] рук, с силой поворачивается во все стороны, словно опутанный, чтобы схватить оружие и отомстить за раны собственных друзей. Будучи не в состоянии справиться, он остается до того не побеждённым безумцами, что восклицает громовым голосом в [их] уши: «Рубите мне протянутую шею, никаких денег ни за что не вытащите за мою жизнь, раз вот эти погибли! Зачем позволять себе жить? Пусть обманется ваша алчность!» Его дыхание угасло не на этот день, но на следующий. Какие речи, какой язык, какие уста могут объявить о столь многих битвах, устроенных этими [храбрецами] на лугу высокочтимого? А сколько они умертвили норманнов? А сколько привели с собой живыми в город? Отныне никто из этих [врагов] не осмеливался больше подниматься [с кораблей] на широкие поля святого. Такой ужас вызвали у них мужи, о боях которых я рассказываю. Жестокие отдали Сене безжизненные тела [тех], похвала славному имени, беспримерной смерти, равно как битвам которых не перестанет летать на устах мужей
