Он не знает, кто унаследует после него дом на Семидесятой Улице, неподалеку от перекрестка с Парк Авеню. Ему известно лишь то, что когда вступил в него в самый первый раз, для него уже была приготовлена комната, стену которой украшал плакат с Фредом Александером, сжимающим в руках теннисную ракетку; и там же была настоящая теннисная ракетка; и шкафы, заполненные одеждой, которая – удивительным образом – ему подходила, красивыми рубашками и красивыми свитерами. И там же была куча мелочей, фотографий в золотых рамках, изображавших Джека с какой-то женщиной и каким-то мальчиком. В этом послднем Ник не был уверен – когда он впервые проснулся в Нью-Йорке, фотографии исчезли. Так что, похоже, их и не было.
Засыпая, он думает, что оба были прекрасными актерами, поскольку оба не притворялись, что играют. Старший его на двадцать пять лет Джек не делал вид, будто бы играет отца, который посылал Ника в школы на верхнем Манхеттене и на дополнительные занятия по математике, к которой – совершенно неожиданно – Ник проявил исключительный талант; который забирал его на каникулы в имение Левенштейнов во Флориде; который злился на него, когда Ник пару раз сбежал с занятий. Говорили ли они себе "сын" и dad? Нет, они называли друг друга "Ник" и "Джек". Вроде как, именно так и говорили. Он не уверен. Спит.
Во сне он уверен в том, что тот мир был простым, и только лишь потому он так быстро забыл о существовании Хаима Равахола. В нем не существовали неожиданные ходы конем; зато там существовал дом на Семидесятой Улице, в котором имелись слуги и кошерная еда, а еще в нем существовали школа, ханука и подарки; премьеры в "Метрополитен Опера", на которые он надевал сшитый по рекомендации Джека смокинг. В этом мире существовали приемы, на которых ему казалось, что трясущие бриллиантами еврейские матроны еще мгновение назад говорили о нем – а как только он входил в зал с любимцем общества, с Джеком, оставляли вонючий поцелуй у него на щеке. Существовала в нем синагога на Лексингтон Авеню. Эта синагога м снится ему этой ночью, только он не знает того, когда просыпается. Просыпается теперь. Просыпается.
Его будет стрекотание будильника у кровати. Краем глаза он видит, что часы на противоположной стене показывают десять часов. Ник резко поднимается, белое одеяло спадает и открывает морщинистое тело. Матч должен начаться в одиннадцать, принять ванну он не успеет. Выходит из-под душа, надевает второй из костюмов, что взял с собой в Рейкьявик – серый – и выбегает из номера. Каблуки туфель стучат по полу.
