— Может хозяин двора, — раздраженно сказала я, чтобы не напрягать Анею лишними разговорами, — Анея здесь останавливается не первый раз. Может хозяйка аптеки у городского рынка, эрра Лорейт. Анея регулярно привозит ей травы для изготовления лекарств. Могу я, у меня с собой документ выписанный старостой Ивянок подтверждающий мою личность.
Закончив писать мэтр ИстОлерре передал Анее бумагу на подпись. Свидетелями выступили хозяин трактира и его жена. Анея расписалась и дернула пальцами, подзывая меня ближе.
— Прости Инга, жаль, что тут у нас нет этой твоей «скорой», помнишь, ты рассказывала, — прошептала она, — наверное, это я вызвала тебя сюда, мне так хотелось, чтоб со мной рядом была хоть одна родственная душа. Моя вина.
— Какая твоя вина, Ани, о чем ты говоришь?
Она снова слабо погладила меня по руке и закрыла глаза. Я уткнулась лицом в одеяло рядом с ней и заплакала.
Потом пришли стражи и эрр Оллере подтвердил получение мной виры за смерть Анеи. В кошельке, брошенном мне на улице, было пятьдесят золотых монет. По здешним меркам просто неприличная сумма за смерть простолюдинки.
Я отдала золотой капитану стражи за то, что он задокументировал смерть Анеи. Он хотел потребовать больше, но мэтр Оллере что- то негромко сказал ему и тот заявил, что ошибся назвав цену в три золотых. Два золотых отошло мэтру Оллере за его труды. Хозяин двора сочувствующе похлопал меня по спине и попросил плату вперед. Я отсчитала ему восемь серебрушек.
Следующие два дня слились в какую- то мутную череду действий совершаемых «потому, что так надо».
Я договорилась с услугами местного гробовщика. Выбрала гроб из светлого полированого дерева и надгробье, из серо — голубого, с золотыми вкраплениями, камня. Выкупила в ратуше хорошее место на кладбище. Служка занимающийся продажей участков был удивлен:
— Она травница, вы говорите? А не жалко тратить столько денег на бесполезный кусок земли? — я глянула на него так, что он начал спешно перекладывать бумажки на столе и понимающе забормотал, — да, да конечно, для родственницы вы хотите самого лучшего, я понимаю.
Только потом я вспомнила, что все время «милой» беседы со служкой, держала руку на рукояти ножа.
И занималась прочими печальными делами. Заставляя себя через силу идти, договариваться, торговаться. Мир как будто превратился в вязкое, заглушающее окружающие звуки желе.
На третий день Анею похоронили.
Я постояла над свежезакопанной могилой, поплакала, посадила вечнозеленые купленные втридорога на местном рынке цветы с белыми бутонами похожими на семиконечные звезды.
