(*прим.: Attacca (атака) — указание в конце какой-либо части, предписывающее начинать следующую часть без перерыва)
Прием в честь дня наречения наследника удался на славу. Танцы были в нужной степени головокружительны, подарки — в нужной степени оригинальны, тосты — в нужной степени сладкоречивы, угощение — в нужной степени разнообразно. И пусть все присутствующие в зале знали, что меньше всего они нужны самому наследнику, это не мешало никому веселиться в меру своих возможностей.
Ее Величество танцевала лишь три танца. С братом и с обоими племянниками. Большую часть празднества она провела на троне, наблюдая за тем, что происходит у его подножия: все парадные залы дворца строили в классических традициях, и королевское место золотилось на возвышении, к которому вели пять широких ступеней.
Даже самый зоркий наблюдатель не смог бы определить, как королева относится к тому, что видит, и только он вычислил бы то, что теоретически могло вызвать ее неудовольствие. Схему передвижения гостей, помимо обычных танцев ткавших некий свой танец — вокруг Миракла Тибеля. Небольшие кучки гостей сходились и расходились по бело-золотому квадрату залы, чтобы образовать новые компании для новой ничего не значащей беседы; многим их перемещение показалось бы абсолютно хаотичным, но на деле все эти светские па вытанцовывались вокруг движущегося центра, являвшего собой одного-единственного человека. И вовсе не именинника.
Айрес задумчиво следила, как ее племянник — другой племянник — сходится и расходится с теми, кто лоялен ей, и теми, чья лояльность была под сомнением. Ни с теми, ни с другими он не говорил больше или меньше, чем того требовал учтивый бальный разговор, избегавший каких-либо опасных тем — и, естественно, в первую очередь избегавший политики. Танец сталкивал Миракла Тибеля с министрами и советниками, аристократами и дельцами, вскарабкавшимися на ту высоту, где тебе открывалась дорога даже в королевский дворец; до Айрес это было немыслимым, но после ее восхождения на трон… к чему предрассудки? Да, она упразднила Большой Совет, чтобы не допустить низшие сословия к правлению (чернь не знала и не могла знать, как управлять страной; иначе Айрес не получила бы королевство в том плачевном состоянии, до которого его успешно довел отец — заботами того самого Совета). Да, она не позволяла никому, и особенно народу, мешать ей вести свою страну тем курсом, который она считала нужным. Да, она вернула аристократии многие права, отобранные еще при ее деде — ибо аристократия веками держала власть в своих руках, так что куда лучше слуг знала, как с ней обращаться и как помочь с этим Ее Величеству. Тот же давно упраздненный закон «О наказании прислуги»… о, как кричали и брызгали слюной ограниченные поборники морали и человечности, когда Айрес дала ему вторую жизнь! Казалось бы, любой здравомыслящий человек поймет: ценными слугами дорожат при жизни не меньше, и в посмертии, и какой смысл судить аристократа за то, что он до смерти забил кнутом бесполезную ленивую горничную? Если виновный не круглый дурак, он и от закона за редким исключением успешно уйдет кривыми дорожками денег и связей. Но нет, ее — ее, подумать только — винят в узости мышления! Разве не проявила она к низшим сословиям щедрость не меньшую, чем к высшим? Разве не она презрела глупые условности, державшие ее подданных в клетках своего положения, не дозволявшие достойным простолюдинам пробиться ко двору лишь потому, что Великий Садовод не дал им родиться в именитом роду? Разве она была жестока? Те, кого забирает Охрана, сами заслужили свою участь (хотя бы тем, что были достаточно глупы, чтобы позволить Охране прознать о своих мыслях и намерениях). Айрес могла бы уничтожать изменников семьями, кланами, родами, как в истории не раз делали до нее. Но она была милосердна — и всегда миловала детей, если те не разделяли взгляды отцов… тех, кто переживал допрос, позволявший точно выяснить это, конечно.
