— Прости, — пробормотала она, когда на смену злобе тошнотворной волной пришел стыд. Жмурясь, уткнулась лбом в вымокший батист на его плече. — Я сорвалась.
— Немудрено. Ты еще долго продержалась. Я даже не думал, что тебе так… — Герберт коротко, рвано, покаянно выдохнул. — Я идиот.
— Ты не идиот. Ты некромант. У тебя свои представления о заботе… иногда. — Ева виновато потерлась щекой о его руку, словно просящая ласки кошка. — Мне следовало бы понять.
Герберт лишь снял эту самую руку с ее волос, чтобы слегка приподнять ей подборок и бережно вытереть щеки шелковым платком: взявшимся из ниоткуда, мягким, как улыбка. Когда повлажневшая ткань исчезла так же мгновенно и незаметно, как появилась, коснулся ладонью ее скулы — и молча позволил уткнуться в его пальцы, спрятав в них сухое теперь лицо.
— Можешь усыпить меня? — тихо попросила Ева. — Очень хочу уснуть. Пожалуйста.
Она думала, Герберт станет возражать. В конце концов, она уже спала сегодня ночью, и следующая ванна планировалась лишь через три дня, а до сего момента вне целебного раствора Ева не засыпала ни разу. Но ей очень хотелось забыть все то, что вспоминалось ей сегодня. Начать завтра с чистого листа. И наконец заснуть не в аналоге формалина, а в постели, по-человечески — в его руках.
И возражать он не стал.
— Ты будешь жить, — сказал он только. — Чего бы мне это ни стоило. Клянусь.
Перед тем, как серебристый голос приказать ей спать, Ева еще успела повернуть голову, кинув взгляд на темное окно. Впервые увидев, как в чистом керфианском небе блеклыми кругами светятся сразу две луны: одна — голубоватая, которую Ева уже привыкла видеть в ясные ночи, и другая — розовая, как тающая в воде кровь, восходящая на четверть месяца раз в сотню лет.
Год двух лун, в который суждено было свершиться семьсот тридцатому пророчеству Лоурэн, наконец в полной мере оправдывал свое название.
Наутро Ева не уловила момента, когда ей отдали приказ проснуться. Но когда она открыла глаза, Герберта рядом не было. Равно как и фонарика с летоцветом на столе.
Зато там, слегка мерцая в полутьме, царившей вокруг из-за плотно сдвинутых штор, лежал пион.
Сев в постели — волшебные кристаллы в подсвечнике немедля вспыхнули при движении, — Ева взяла в руки прохладный цветок: может, и не пион, но очень на него похожий. Провела пальцами по алым лепесткам, отзывавшимся на прикосновение пробегающими по кромке искрами… десяткам бумажных полукружий, соединенных в грубоватую рукотворную копию соцветия.
