— Все, иди. Наставник заждался.
С тщательно скрываемой завистью он наблюдал, как тень в углу комнаты сгущается, темнеет и приобретает очертания человека среднего роста, крепкого мужчины с короткой белой косицей, одетого просто, но добротно. Нос уточкой, округлое лицо — обычное, безобидное и незапоминающееся.
— Годится. Поговори с Волчком через неделю. Осторожно. — Седой Барсук был сегодня на редкость разговорчив.
— Как скажете, мастер. — Угорь поклонился, сложив руки у груди.
Он завороженно смотрел в глаза Руке Брата, только вышедшему из Тени: ледяная чернота манила, обещала неуязвимость и скрытность, быстроту и смертоносность. Силу и власть. А еще обещала месть — тому, кто топтал жизни и крал души, не задумываясь и не сожалея. Обещала дорожку к его порогу и дальше, к сердцу. Если, конечно, у темных шеров есть сердце.
Никогда бы Угорь не связался с гильдией Ткачей, если б сам был истинным шером, хоть светлым, хоть темным. Как в древние времена, когда каждый шер владел стихиями. Отец его, потомок ирсидских беженцев, был шером лишь по званию, но не по дару. А материнскую третью категорию унаследовала только старшая сестра. Толку-то от нее? Чуть больше удачи и здоровья, немножко предвидения… и не помогло это предвидение ни матери, ни сестре.
Угрю было безразлично, сколько драгоценных традиций нарушил наставник и что по этому поводу думают еще пять Мастеров. И больное самолюбие Седого Барсука, мечтающего взвалить на себя обузу управления ордой ворья и мошенников, Угря не трогало.
Будь его воля, он бы собственноручно прирезал и Мастера Ткача, и всех убийц, начиная с Седого и заканчивая крысятами, и всех цеховиков от контрабандистов до карманников. Воздух Суарда определенно стал бы чище без гильдии Ткачей. А если ядовитые гады перекусают себя сами — тем лучше. Только бы помогли добраться до шера Бастерхази и утащить с собой в Ургаш. Туда, куда шер Бастерхази отправил всю семью Эспада, потому что шер Эспада посмел косо на него глянуть. Повезло выжить одному лишь Угрю — тогда семилетнему, полному наивного благородства мальчишке. И когда Мастер Ткач подобрал его, избитого нищими оборванцами и умирающего в канаве, ему все еще казалось, что выжить — это везение.
Сейчас же он точно знал — это было не везение, а судьба. Он получит свои ножницы, чтобы обрезать жизнь шера Бастерхази. А потом… что будет потом — неважно. Но Угорь совершенно точно не станет таким же, как Седой Барсук или Мастер Ткач. Уж лучше он уйдет служить в храм Хисса, Безликим. Говорят, Безликим дарован покой.
