— Рассказывай.
Волчок согласно склонил голову и, прикрыв глаза, мысленно вернулся на рынок, за минуту до того, как Стриж исчез.
Угорь слушал не перебивая. Только когда Волчок закончил, велел вернуться еще раньше и припомнить все подробности, вплоть до количества улетевших у газетчика листков. К концу допроса Волчок чувствовал себя оливкой после маслодавильни: так дотошно его не выспрашивал даже наставник. Но от предложенной трубки отказался — пусть в голове снова муть и отбивают полдень десятки Кукольных Часов, бывало и хуже, переживем.
Тем временем Угорь завел разговор о традициях. Мол, гильдия Ткачей существует полтысячи лет, с самой Мертвой войны, и держится только на законе. Если б не Канон Полуночи, воины Хисса давно бы выродились в шайку ворья и мошенников.
Волчок пил горячий травяной настой и поддакивал. Осторожно поддакивал, со своим мнением не лез — мало ли зачем Угорь затеял беседу. Может, дневник — приманка и сейчас наставник их слушает, вон тень в углу слишком уж темная…
А может, и не наставник. Может, Седой Барсук. Не сам же Угорь нашел записи.
Про дневник Угорь молчал. Зато всячески намекал, что подмастерьям стоит держаться вместе, внимательно читать толкования к Канону Полуночи и не развешивать уши. Видимо, для большей убедительности он пустился в откровения. Историю о том, как семья Угря погибла от рук темного шера Бастерхази, а сам он по чистой случайности не сгорел вместе с домом, Волчок пропустил мимо ушей. Он давно знал, что Угорь ненавидит придворного мага и служит Хиссу лишь ради возможности отомстить. Да и страшных историй о темных магах ходит множество еще со времен Ману Проклятого, кому они интересны!
— Кстати, прихвати с собой гоблинову травку и вечером натрись, — резко сменил тему Угорь и замолк.
Волчок вопросительно поднял бровь.
— Это не суеверие. От гоблиновой травки крысы теряют направление, дуреют и не хотят жрать. Не ты один ночевал в канализации. — Угорь дернул щекой, обозначая усмешку. — Все, иди. Наставник заждался.
Сунув в карман остывшую трубку, Волчок поднялся и молча пошел прочь. Лишь краем глаза ухватил темный угол: снова померещились очертания плотного мужчины с короткой белой косицей, носом уточкой и смазанными чертами. Все же Седой Барсук, слава Хиссу. Быть может, пока щуки дерутся, ершу удастся ускользнуть.
Бенедетто бие Морелле по прозванию Угорь. Там же и тогда же.
Узнав все, что хотел, Бенедетто бие Морелле, урожденный шер Эспада, выпроводил Волчка:
