После завтрака, когда Добронега засобиралась уходить, а мне пришло в голову, что раньше она ни за что не оставила бы Всемилу одну в чужом доме без веской причины, я наконец решилась:
— Как Злата? — начала я издалека.
Добронега уселась на струганую скамью и подняла на меня усталый взгляд. Она молчала чересчур долго для обдумывания ответа на такой простой вопрос. В другой ситуации я бы успела всполошиться, испугавшись, что с женой Радима что-то случилось, но сейчас я чувствовала, что Злата здесь не при чем.
— Она… хорошо. Оправится скоро.
Я медленно кивнула, не отрывая от нее взгляда, и задала мучавший меня вопрос:
— Почему ты не позволяешь мне ее увидеть?
Я ожидала, что Добронега снова надолго замолчит, однако она ответила почти сразу:
— Девочка моя, — неожиданно прошептала Добронега и, протянув руку через стол, схватила мою ладонь, — знаю, что ты иначе не можешь. Не пойму только, за что Боги на нас так прогневались. И на кого? На Радимушку? На меня? Верно за то, что приняли в семью того, кого не должно было. Олег ведь другим Богам молится. С теми, кто не с людьми, дружбу водит. Нужно было сразу одуматься, только добром ведь хотели. О худом не думалось…
Я моргнула, не понимая ни слова из ее сбивчивой речи, только чувствуя, как ее пальцы все сильнее сжимаются вокруг моих. Рука Добронеги была ледяной, будто она только что полоскала белье в колодезной воде.
— Я не понимаю, — пробормотала я, пытаясь вытянуть руку, потому что ее хватка причиняла боль.
Добронега замерла, точно вдруг осознала что-то важное.
— Не понимаешь? — переспросила она.
Я помотала головой, ожидая, что вот сейчас она с облегчением вздохнет и выяснится, что произошло чудовищное недоразумение. Однако Добронега вдруг выпустила мою руку и прижала ладонь к губам, глядя на меня с невыносимым состраданием.
— Кровинушка ты моя, — прошептала она и вновь протянула ко мне дрожащую руку. — Девочка моя бедная… За что же нам это?
— Да что происходит?! — воскликнула я, ощущая, что мое сердце готово выскочить из груди.
Несмотря на нарастающую панику, я твердо решила выяснить все до конца, потому что просто не выдержала бы еще один день этой изматывающей неизвестности.
— Объясни! — потребовала я, сжав ее ледяные пальцы в ответ.
— Ты ведь уже не ты, — вдруг сказала Добронега, и я вновь почувствовала, как реальность задрожала и натянулась, точно была соткана из прочного полотна.
Снова это чувство — страшное, опустошающее, чужеродное, грозящее концом всего.
