Люба понимала, что отнимает у него слишком много времени, и с горечью говорила, что, пожалуй, ей лучше уехать от него куда-нибудь в Сербию и там лечиться одной, чтобы не отрывать его от партийных дел. Но в Сербию из-за войны не уехать. Да и он не хочет этого. Георгий убеждал ее, что все равно никуда не отпустит. Врачи, смотревшие Любу, склонялись к тому же, что и Елена: нужен покой, хотя бы временный. Люба вынуждена была на время оставить всякую работу.
Когда все эти хлопоты и тревоги немного поутихли, оказалось, что Ноя уже нет в Софии. С помощью некоторых «тесняков», имевших связи в высших кругах, его удалось устроить на хорошо оплачиваемую должность в провинции — управляющим крупным имением в болгарской житнице — Фракии. Лишь в начале 1915 года Буачидзе опять появился в Софии.
Георгий встретил его в нижнем салоне клуба партии вечером, перед началом выступления немецкого социал-демократа Парвуса. В зале было уже порядочно пароду и, как всегда, шумно: на собрания приходили не только послушать очередного оратора, но и встретиться с друзьями, поговорить о партийных и семейных делах. Ной выглядел здоровее, крепче, чем осенью, на нем был добротный костюм, в руках — трость. Оглядывая его, Георгий негромко смеялся, долго тряс ему руку.
— Как мне не хватало тебя, друг, — сознался он. — Давно тянуло услышать твой голос. И вот…
— Это не случайная встреча, Георгий, — сказал Ной. — Я должен послушать вашего гостя. Парвус недаром остановился в Софии проездом из Константинополя в Германию. Уж мне-то можно верить, я знаю обстановку в Константинополе. На собственной шкуре испытал. Будьте с ним осторожны!
— Не беспокойся, он не встретит у нас сочувствия.
— Кажется, Парвус собирается говорить по-русски. Хочу записать все слово в слово. Наш товарищ в Швейцарии по-прежнему проявляет интерес к Балканам. Кстати, получил очередную почту, если интересуешься…
— Ной, за ночь прочту, утром зайди наверх, — Георгий указал глазами на потолок и сунул переданную Ноем пачку газет в карман пиджака.
Они сели в зале рядом, неподалеку от трибуны.
— Где Люба? — тихо спросил Ной.
— Врачи приговорили ее к покою, — сказал Георгий. — Произошло самое тяжкое…
— Да, невероятно тяжкое, — подтвердил Ной. — Я не так уж хорошо знаю ее, но все-таки достаточно для того, чтобы понять это.
— Она говорит, — сказал Георгий, — что не хочет отрывать меня от дела своей болезнью, что ей лучше уехать.
— Понимаю ее, мужественная женщина. Но… Права ли она? Не знаю, каждый решает по-своему. И все ж… — Ной прямо взглянул в глаза друга, — Георгий, она имеет право решать. Впрочем, каждый решает по-своему.
