Но вот случилось то, чего он никогда не ждал и от чего наконец душа его дрогнула: силы Любы стали падать, сердце ее сдавало. Она не оставляла его в беде. Спасла его здоровье в Черной Джамии — вновь стала работать белошвейкой и на заработанные деньги каждый день передавала ему продукты. Она защищала его на демонстрациях от полицейских и мужественно держалась во время обысков, пряча у себя на груди прокламации партии. Георгий видел, что Люба тает на глазах. Бледность заливала ее лицо, едва она хоть немного утомлялась, и синие тени ложились под глазами. Тогда-то Елена и заставила ее уйти с работы в Центральной женской комиссии и заняться своим здоровьем.
Георгий старался никому, даже Любе, не показывать, какая тяжесть легла ему на душу. Он оставался так же непримирим к врагам, так же беспощаден и грозен в своих выступлениях в Народном собрании, и все так же видели его у себя рабочие Перника и Варны, Ксанти и Русы, Плевена и Видина. И никто не знал, какой ценой доставалось ему быть прежним, неистовым Георгием Димитровым. Разве что мать догадывалась, без навязчивости старалась подбодрить его ласковым словом и улыбкой в те редкие часы, когда он бывал дома.
Да, мать!.. Немало бед свалилось на ее голову — она права в этом. Второй после Георгия ее сын Никола уехал в Россию работать переплетчиком, прислал письмо, просил номера болгарских газет с перепечатанными в них статьями Ленина. А четыре года назад, в 1910 году, его арестовали и отправили в Сибирь, и никто как следует не знает, что с ним случилось. Мать теперь чувствует, что судьба самых младших — Тодорчо и Еленки тоже может принести ей немало горя. Они еще малы — старшему, Тодорчо, шестнадцать, а Еленке и того меньше, — а уже расспрашивают о Николе и о том, почему русский царь сослал его в Сибирь, и хотят знать, что говорит на митингах Георгий и что написано в книгах, стоящих на полках в комнате их старшего брата. Мать хорошо знает, что все это может означать, и готовит себя к новым испытаниям.
…Со двора до Георгия донесся спокойный голос матери. Начала того, о чем она сейчас заговорила, он не слышал, занятый своими мыслями. Напрягшись, он ловил ее слова.
— Молодым, — говорила мать, — кажется, что несчастья никогда не кончатся. Так происходит оттого, что у молодых меньше терпения.
Мать замолчала, наматывая на разбухший клубок нитки. Клубок все увеличивался и увеличивался, и за это время все прибавлялось и прибавлялось новых картин ушедшей жизни в воспоминаниях Георгия. Мать сунула клубок в складки платья на коленях и принялась отделять одну от другой спутавшиеся нитки, натянутые на руках Любы.
