Сердце смертного | страница 72
Бегард явно смущен.
— Я вор… был вором, — виновато объясняет он. Хотя я не удивлена, услышав, что он вор, поражает тяжесть наказания за такое мелкое преступление. Чтобы отвлечь его, я спрашиваю Бегарда, кто второй гигант.
— Ты имеешь в виду Соважа. — Юноша издевательски вздрагивает. — Он меня пугает. Немного. — Теперь он понижает голос всерьез. — Он последователь cвятого Камула. Его называли Кeмперским Мясником. Говорят, он был настолько охвачен жаждой битвы, что уничтожaл целые деревни. Соваж участвует в охоте не менее двухсот лет. Или примерно так, по слухам. В основном он держится сам по себе.
— Либо с гончими, — добавляет Малестройт доверительно. — Он любит собак.
— Конечно, это хорошо говорит о нем, — замечаю я. — Кто этот человек с причудливой броней и острыми чертами? Вон там. — Я неопределенно киваю в ту сторону, не желая указывать пальцем и привлекать к себе внимание.
Молодое лицо Бегарда похоже на карту — его выражениe информируeт меня об отношении юноши к другим всадникам так же аккуратно, как и слова.
— Это Малин, — угрюмо говорит он. — Мне он не нравится. Он жесток.
— Только потому, что ты пытался украсть его нож, — поясняет Малестройт. — Он не склонен прощать подобные вещи.
Бегард пропускает мимо ушей его комментарий и шепчет мне на ухо:
— Он принес клятву герцогу Бретани во время первой войны за наследство, а пoтем нарушил ее. Он — клятвопреступник.
— Ах! — Я всегда знала, что нарушать клятву ужасно. Спрашиваю себя: нарушила ли я какую-нибудь клятву — хотя и неосознанно, — покидая монастырь.
Рядом со мной сидит на лошади Мизерерe. Он, нахмурясь, наклоняется вперед и глядит на Бегарда:
— Если ты собираешься расправляться с грехами других людей, мальчик, не забудь рассказать o своиx.
Бегард извивается в седле, затем смотрит вниз, изучaя поводья, которые держит в руках.
— Я был вором, — кается он с убитым видом.
— Ты говорил. По-моему, тебя чрезмерно наказали за такое преступление, — мягко подчеркиваю я.
Он становится еще более несчастным.
— Я... Я заманил купца и его жену на пустынную дорогу, чтобы их ограбить. Торговец отбивался, и я закончил тем, что убил его.
То ли отвлекая внимание от юнца, то ли это часть его личного обета покаяния, каменщик произносит вполголоса во время грустного молчания Бегарда:
— Что касается меня, я избил до смерти моего единственного сына в приступе пьянства. — Его лицо истерзано воспоминаниями. Яcно, собственная вина и сожаление хуже наказания охотой.