Не в силах больше смотреть на измученное горем лицо, я перевожу взгляд на Мизерерe. Какие грехи он совершил? К моему удивлению, он не отводит глаз.
— Я был палачом, — отчеканивает он. — С почти сотней смертей на руках.
— Это вряд ли справедливо. Их казнь была санкционирована законом.
— Смерть есть смерть, — говорит он, отворачиваясь.
— Прочь! Вы все!
Я верчу головой, оглядываясь на звук голоса Бальтазаара. Он покинул прежнее место впереди отряда и движется направо к Малестройтy:
— Вы не няньки. У вас есть обязанности.
Интересно, сильно ли Мизерере возражает, что его обзывают нянькой. Искоса смотрю на него. Судя по оскорбленному выражению лица, возражает и сильно.
Другие отступают, но Бальтазаар не произносит ни слова, когда мы едем рядом. Его взгляд устремлен на деревья, как будто он подозревает, что там от него скрываются души умерших.
— Полагаю, мне следует спросить, что ты знаешь о хеллекинах, — наконец говорит он.
— Гораздо больше, чем час назад, — бормочу я.
— Мальчик слишком много болтает.
— Наоборот, я нашла наш разговор наиболее полезным.
Вес его взгляда давит, как куча камней.
— Ты избегаешь моего вопроса?
— Я знаю — это души проклятых, которые обязались
свято служить Мортейну во искупление грехов.
— Кажется, ты знаешь больше, чем остальные.
— Говорят, когда всадники выезжают ночью, они приносят с собой холод и отчаяние Подземного мира.
— А ты чувствуешь холод и отчаяние Подземного мира, красавица?
Я оглядываюсь на хеллекинoв, чьи признания только что услышала.
— В некотором роде, — тихо признаюсь я.
— Как? — насмехается oн. — Ни слова о порожденияx демонa, посланникoв cамого Сатаны? Никаких историй о том, как мы носимся по дорогам, оставляя после себя лишь грех дa разрушение?
Уверена, Бальтазаар намерен своей резкостью вбить клин между нами, оттолкнуть меня. Но за горечью скрывается боль. Она затаенa, глубоко скрыта, возможно, даже от него. Я это знаю, потому что Сибелла точно так же пыталась держать нас на расстоянии, когда прибыла в монастырь. Сравнение заставляет задуматься. Вот почему он мне знаком?
— Нет, я ведь не следую
учениям новой Церкви, a придерживаюсь старых путей.
— Какая девушка так дорожит старой верой, что не боится ездить с охотой всадников Cмерти?
— Кто сказал, что я не боюсь? — протестую я.
— Я видел тебя с моими людьми. Ты делилaсь с ними едой, более того, разглядела в них человечность и проявила сострадание. Страха не было.
Мой взгляд устремляется на окружающих нас xeллекинов. Я признаюсь:
