Боже ж ты мой! – подумала я. Это даже не педагогическая запущенность, это что-то значительно серьезнее… И ведь страхи училки и горе-матери совсем не пустые. С таким психологическим анамнезом он действительно вполне может чуть ли не в любую минуту попасть в строчку страшных интернет-новостей…
Что у меня есть? Считать ли «дотракийский язык как родной» не издевкой, а призывом о помощи? Но если даже так, чем я сейчас могу ему помочь?
– Ваш муж в поликлинику придет? – осведомилась я.
– Нет, нет, что вы! Он говорит: это не мое дело. Меня там изначально не было. Это все твоих рук и чьего-то генотипа дело. Можешь с Вовой сравнить…
– Какая, однако, великолепная сволочь! – не удержалась я.
Женщина дернулась было возразить, но промолчала.
* * *
Есть гипотеза: содержание невротических симптомов в символической форме отображает проблему, суть конфликта. Эта гипотеза мне нравится. У Кира странная манера говорить имитирует отзеркаливание слов собеседника. И это отнюдь не эхолалия. Невротический симптом? Ему совсем никто никогда не давал обратной связи? Не был зеркалом? Он не видит себя, и от этого ему страшно и агрессивно?
В пять лет бабушка научила меня: невежливо говорить о присутствующих «он» или «она». Я сама то и дело поправляю родителей, которые обозначают третьим лицом своих сидящих на соседнем стуле детей.
– Его все предали с самого начала, – сказала я. – Во всяком случае, ему всегда так казалось. Он жил в коконе, невидимкой в родном доме. Рос загадкой для всех и для себя в первую очередь. С внешностью непонятно какого народа и с глазами древней египетской фрески. Большинство бы сломалось, как никому не нужная игрушка, но ему достались вполне неплохой интеллект и сильный тип нервной системы. Он проявлял себя как фотопластинка: дерзостью, драками, вызовом. Если не любят – пусть боятся. Хотелось любви и ласки – получался страх. Он не знал, кого винить. Иногда винил себя. Иногда – их. Они каждый раз получались разными…
Если бы вы видели, как Кир слушал всю эту чушь!
Запретное третье лицо позволяло ему не возражать и вообще сидеть как в театре, не глядя при этом на сцену. Но он впитывал каждой клеткой – ведь впервые в его жизни сюжетом был он, именно его личность отразилась не в бездушной амальгаме, которую он разбил табуреткой, а в другом человеке.
– Меня поразила точность его метафоры. Лишенные рефлексии, жестокие дотракийцы. Как будто бы аутичные и способные лишь к самым примитивным чувствам. Но при соприкосновении с древней кровью Вестероса происходит чудо – рождение любви и верности. Он догадывается: мир больше той эмоциональной пустыни, в которой он вырос и которая по стечению обстоятельств оказалась его семьей… Несмотря на кипение злых страстей, ему хватает ума и силы верить: где-то в этом мире есть все, чего он жаждет…
